Лотерея

Рабочий день с утра выдался наперекосяк. Ночью в отделение привезли бомжа. Чем тот болел, теперь уже неважно. Вроде бы какая-то экзотическая форма лихорадки.

Растяпа-санитар по неопытности вымыл бомжа в ванной, и тот умер. Значит, минус полтора очка на ближайшей аттестации. Ординатор объяснил санитару, что бомжей ни в коем случае нельзя мыть в ванной. Поскольку лишенный привычной микросреды организм сразу гибнет. А чтобы бомж не вонял, его надо раздеть, вывести на газон и окатить из поливочного шланга. По ходу объяснения санитар лишился зуба (четвертого слева внизу). Впредь будет умнее.

Труп бомжа отнесли в больничный магазин и там выставили на витрине. Накрасили губы, подрумянили щеки, а вшивые лохмы сбрили. Но все равно за целый день его никто не купил.

Тогда заведующий отделением велел устроить вскладчину лотерею. Скинулись вдесятером по медяку, написали на бумажках фамилии, скатанные трубочки ссыпали в стерилизатор.

Тянуть жребий пригласили самую близорукую санитарку, ведь судьба подслеповата. На всякий случай заведующий отделением снял с нее очки в массивной пластмассовой оправе и зашвырнул их через окно в куст шиповника. Придурковатая санитарка достала из стерилизатора целую горсть бумажек. Заведующий отделением отвесил ей оплеуху и вытащил жребий сам. Раскатал трубочку, хитро ухмыльнулся и, выдержав паузу, огласил фамилию ординатора.

Коллеги поаплодировали счастливчику, все по очереди пожали ему руку, шмыгнули прочь из магазина.

Упаковывать свой выигрыш ординатор не стал. Внес залог за казенный халат и велел продавцу обвязать бомжа веревкой крест-накрест.

Покуда продавец искал подходящую веревку, ординатор вытряхнул из лотерейного стерилизатора бумажные трубочки, развернул их и убедился, что на всех до единой написали его фамилию. Ну да, если больничный магазин прогорит, клинику закроют. Но зачем же так вот подличать?

К тому же завмаг наверняка составит акт об уценке несвежего товара и разницу положит себе в карман. До чего хлебное место у этой тупой скотины.

Взвалив свой выигрыш на плечи, ординатор вышел из магазина. От мертвеца густо пахло формалином, трупом и еще немножко бомжом. Исконные признаки уступают последними.

Толстомясая санитарка согнулась над кустом и, покряхтывая, разыскивала наощупь свои очки. Ординатор мимоходом наподдал ей ногой по копчику.

На полпути к трамвайной остановке гнилая веревка порвалась, и бомжа пришлось тащить за шиворот халата. Наконец ординатор добрался до скамейки, уселся, водрузил мертвеца рядом с собой.

По ту сторону дороги высились обугленные руины радиозавода. В скверике перед бывшей проходной стоял танк. Башня медленно ворочалась туда-сюда, орудие принюхивалось к сквозным развалинам цехов. Внезапно грохнул выстрел, снаряд угодил в зазубренный пень фабричной трубы и снес ее до основания.

Возле распахнутых заводских ворот двое стариков копались в груде обгорелых битых кирпичей. Разыскав целый, они аккуратно несли его в сторонку, к переносному проволочному заграждению, и там укладывали в штабель.

Рядом со штабелем сидел на чурбаке прыщавый молоденький ополченец. Он старательно чистил свой самозарядный карабин. Растрескавшийся асфальт возле его сапог густо усеяли промасленные клочки ветоши. Пройдя сквозь никелированную вагину ствола, они почернели от нагара.

Неподалеку на тротуаре валялось около полудюжины прохожих. Ополченцы обычно стреляют плохо, все как один заваливают мушку влево. Наверняка те прохожие шли гурьбой.

Из-за поворота выехал битком набитый трамвай. Немного поколебавшись, ординатор все-таки решил оставить мертвого бомжа на скамейке, чтобы не платить за багаж.

Насилу протиснувшись в вагон, ординатор предъявил кондуктору служебный проездной билет, вытатуированный китайской тушью на левой ладони. Пассажиры трамвая вовсю играли в наступашки. Тот, кому наступили на ногу, должен был в свою очередь припечатать подошвой ногу соседа. Игра гуляла по вагону взад-вперед быстрыми волнами. Мужчины угрюмо сопели, женщины повизгивали. Ординатор участвовал в общей забаве машинально и без азарта, ему гораздо больше нравилось играть в плевашки.

Через три остановки трамвай нагнала патрульная полицейская машина с включенной сиреной и мигалкой. Всех пассажиров вывели из вагона, построили в шеренгу под дулами автоматов. Прыщавый молоденький ополченец прошелся туда-сюда, хищно вглядываясь в лица. Став свидетелем, он наслаждался сознанием собственной значимости. Разок-другой косо взглянул на ординатора, потом не спеша присмотрелся и наконец, подойдя, молча ткнул ему пальцем в грудь, дескать, вот он, тот самый.

Свернуться бы калачиком под одеялом и нюхать себя под мышкой. Млеть от своего запаха, живого и теплого. Не надо ни беспощадного неба, ни раскаленных облаков, ни длинных древесных мыслей над головой. Когда провалишься в изнанку жизни, запахи окончатся. Смерть безносая перебирает бумажки, на всех крупно значится твоя фамилия. Кругом сплошное жулье. Никелированная вагина ствола закрутит пулю веселым волчком. Чмокнет ошарашенное пробитое мясо. До чего ж не хочется, до чего ж несправедливо умирать.

Ординатора вывели из строя, заломили руки за спину, подвели к машине, распахнули багажник. Между запасным колесом и канистрой лежал труп бомжа. Ординатор, заикаясь от волнения, рассказал про лотерею и неуклонно прогорающий больничный магазин. Старший наряда сочувственно покивал, дескать, вон их сколько на улицах валяется, зачем легально покупать. Полицейские помогли ординатору взвалить бомжа на спину, похлопали по плечу и отпустили.

Обливаясь едким потом и задыхаясь, он дотащился со своей ношей до ближайшей трамвайной остановки, сел прямо на бордюр тротуара. Поразмыслив, обшарил труп и выяснил, что карманы халата набиты кусками обгорелых кирпичей. Тоже мне шуточки.

До своей квартиры оставалось всего-ничего: четыре трамвайных остановки, триста пятьдесят восемь шагов до подъезда, сорок четыре ступеньки, три патентованных замка. Дома он перестанет наконец быть ординатором, превратится просто в человека. Запихнет мертвеца в кладовку и сядет играть сам с собой в лото. Потом заведет будильник, ляжет спать.

Ординатор даже не подозревал, что судьба страдает вовсе не близорукостью, а наоборот, дальнозоркостью. Через три с половиной месяца больничный магазин все-таки прогорит, клинику закроют, и сам он станет бомжом.

Рига, апрель 2000