ПОЭЗИЯ Выпуск 18


Николай ШАМСУТДИНОВ
/ Тюмень /

Мне, преломляющему этот мир...



* * *

Мне, преломляющему этот мир, как призма,
Скучно – торчать на молу, заслонясь от ветра,
Либо тачать, адресуясь к забвенью, письма, –
Память не держится ни на клею конверта,
Ни на пристрастье к фетишам, чье изобилье
Не восполняет вакуум в жизни…
                    Если
Все ж, поглощая, вдоль мерного моря, мили,
Не погружаешься, не разглашаем, в мысли
О неизменном,
                    вбирая собачий холод
Черствыми фибрами,
Не торопись с прочтеньем
Галиматьи, нацарапанной вчерне, –
Повод (?)
К этому миру, заболтанному забвеньем…


* * *

В море,
Не жертвуя пасмурным видам – вистом...
Свистом в слепой потолок, невеселый признак,
Утром, на палубе, бледный предмет эпистол
На променаде – оспаривает у бриза
Лист в черствых строчках, чернильных помарках…
Досада,
Так, торопя развязку, не рвут бумагу
Гневным пером, сразу вымарав адресата
Из бытия,
И стихия, сопутствуя лагу,
Тянет свою, в голошении чаек, сагу,
Тут разжимают пальцы,
И лист, подхвачен...
Нет! воспарив, увлекает к архипелагу
Взгляд пилигрима, твердящего: "Нет, не плачем!
Нет…"


* * *

Крупнозернистою, с флейтой в крови, зимою,
В позднем письме –
                    твой, летящий, не без кокетства
Почерк лукавит, помимо меня, со мною,
Что намекает сметливому на соседство
Мавра... вот тут…
Но, сполоснут ревнивым бденьем,
Вид этих буквиц, летящих отточий, точек
Преисполняет скептика умиленьем,
Не умаляя уменья читать меж строчек…
Много ли нужно,
                    с заведомым приближеньем
Близости – непознаваемой для незрячих,
Чтобы услышать ямбическое биенье
В них – торопливых, опавших с лица, горячих?…


* * *

Покидаючи осень,
С пернатой опорой на Понт,
Посылая вам весточку в виде горошин на зонт,
Птицы держат на юг, как, простудой даря, ни дурачит
Их приморский ландшафт, убегающий за горизонт,
От себя, тугодум…
И, к развязке, мотивы копя,
Потому ль память мечется, гостья моя, – от тебя
К помрачневшему морю и тут же обратно, что ветер
Принимает, свежак, очертанья тебя, теребя
Лавры на побережье?
С моллюском под голой стопой,
Миф меняет свое местожительство,
                    дышит тобой,

Ведь любое свиданье, впотьмах, опрометчивой ночью,
Сведено к многоточью… что горше простой запятой
Меж помешанными на любви.
На манер праотца,
Не казниться б собой, ведь резонам не видно конца,
Спуститься к прибою,
И там сердобольной водою
Море, мерно в движениях, смоет смятенье с лица…


* * *

Отвлекаясь на вздор и, с отвесным лицом, теребя,
Как Борей – занавеску,
                    но – существованье лепя
Из отходов творенья, что беглая жизнь как не повод
Для тебя, изгоняющей из обстоятельств себя?
Я, вне прошлого, вывел, что жизнь, в опечатках, жива
Звонкой свежестью воли... тобой… –
Ведь, из моря едва,
Устремленность твоя, твоя смуглая лёгкость – не рвутся
Принимать форму платья... а впрочем, пустые слова…
Много шишек успел я, судьбе не пеняя, набить,
Но ни бурей, ни просьбой, в итоге, не остановить,
Словно парусом,
                    неумолимо сносимого сердцем
К нежным путам, для коих уже выпрядается нить.
Но по силам ли, не отдаваясь коллизиям, вплавь
Пересечь эту явь?
И, куда ты стопы ни направь,
Жизнь оставит все, как, на задворках грядущего, было, –
И с досадою явь обрывает рапсода: "Оставь!"


* * *

река, что не рекла о многом, ропщет
на грузное весло…
со взглядом долу,
на что суров трагический паромщик,
он рад, Хорон, и медному оболу.
захватанная сутолокой, эта,
как подобает ей, без выраженья
в яйцеподобном абрисе,
монета –

как бронзовая версия забвенья,
в окалине терпения…
не в бремя
паромщику,
                    с усталостью металла,
её, должно быть, так когтило время,
что ссадинами кромку обметало…
все преходяще в этой круговерти.
ну, чем больна,
                    лишась былого звона,
монетка, утешительница в смерти,
изложенной в молчании Хорона?..


* * *

…и наутро, в молчании нежного бденья,
цитата
из Петрония, пой, прорицая ненастье, цикада…
в бремя логике, да...
парус на виртуальной триреме
пал просторным лицом в анонимное, знойное время.
одержимая им,
над освистанной встарь постоянством
экивокам твоим,
                    над отравленной чистым пространством,
крикнет чайка над самой душою…
проекция ада,
в мозжечке лицедея осатаневает цикада.
отводя от судьбы невесомый твой, вьющийся волос,
я всю жизнь – ждал себя,
подавая неведенью голос.
и одно несомненно,
                    что время, забвеньем больное,
забирает нас выдохом – на "немигающем зное"…
о кругах под глазами, намытых скупыми ночами,
огласив побережье,
                    уже проболталось молчанье
в кровь искусанных губ…
пой, цикада – в задавленном стоне,
что с горячей ладони в строфу отпускает Петроний!



Назад
Содержание
Дальше