| ПОЭЗИЯ | Выпуск 5 |
|
* * * Лишь потому, что здесь, в мозгу, Рождается миров вселенность, Маня страшит войны разгул, Меня пугает эта бренность. Погибнуть страшно. Умереть, Не жить, не чувствовать, не ведать… Нет, лучше жить, и лучше тлеть, И знать, что позовут обедать. И просыпаясь по утрам, Вдыхая плоти горький шорох, Увидеть солнце в синих шторах, Услышать детский тарарам. 1965 Весна-94 Печальные дети отпетой зимы... Страна многолюдна, и люди в истоме. Там дети Гоморры играют в Содоме. О, только б спастись от сумы да тюрьмы! Гоните их в шею. Чеканьте мосты. Оставьте в покое монеты и флаги! Сверкнут ятаганы в турецкой отваге, И в детской молитве раскроются рты. Прощай, Андалузия! Лето, прощай. Зима наступает на горло предметам, И солнце китайское смотрит при этом Так косо, как будто летает праща По улицам... Статуи стынут в метро. Деревья роняют остатки обедов, И ветер пирует на кортах соседа, И мальчики спят, улыбаясь хитро... Гуляет весна… Городской Капабланка Обыгрывал в шахматы местную власть. Вороны кричали надсадно и всласть. И в небе дрожала спортивная планка... 1994 * * * О кладбище сих паровозов! Где слесарь-ремонтник один… Остывшее солнце в стрекозах, В канистрах играет бензин. Холодное слабое лето Стоит на нетвердых ногах. Уже продаются билеты На осень в стеклянных гробах. 1988 * * * Бог его знает, откуда начнется срастание леса с гиблым картофелем, будни асфальта – для срама, топь чернослива и холод ключей от квартиры, дождь из соломы, растущие дети на вырост, губомарание в спальне чужой... Ненароком встретишь Державина в скуфье и лисьей порфире, алый кафтан лицеистам на память оставлен. Репин убогий напишет убийство Ивана, Бог его знает зачем... Разворочены улья Прованса, там, где зарделось вино, проступает румянец на реях, катится в дымный тоннель золотое кольцо дилижанса. Все там погрязли в грехах – кто в пенатах, кто в гипербореях. 1995 * * * Война закончена. Мы все убиты. Мы до сих пор лежим. Мы не зарыты. Случайный конь, на нас наткнувшись ночью, Пугается, вперед идти не хочет. И кланяясь, назад, назад уходит, И стороною мертвых нас обходит... Так мы лежим, неприбраны, небриты, И видим все. Глаза у нас открыты. Летают кони белые во мраке... А мы лежим. И жадно ждем атаки. 1975 Памяти писателя Он плоть свою сносил и вышел на покой В далекой Фландрии, где дни его бежали... В сухое горло дней простуженной клюкой Он сунул влажный кляп сквозь звездные скрижали. Он книги пестовал, как маленький злодей, Молился и гранил алмаз стихотворенья. И будет славен он, доколь среди людей, Играя и смеясь, живут его виденья. И в зимних сумерках – с лицом, как у козы, У страстотерпицы шестого века – По летописям снов он повторял азы И совести людской, и славы человека. Когда на склоне дней взойдет его трава, На бархатный сюртук падут густые розы, – И все смешается: табак «Маскуди», черные дрова И северной страны крещенские морозы. 1995 * * * Я старый маг морей, усталый аллигатор, Гиппопотам! Звериный Карл огня! Я бедный ‘идальго, я маленький плантатор, Я в клетке кепчатой, не обижай меня. Я в аленьком бреду, я в желтенькой косынке, Как негритенок Ли с китайской бахромой, С бубенчиками слов, в зелененькой корзинке, Опрятный счетовод, смеясь, иду домой. 1987 * * * Дни заточения все длятся... Кровать пустынна, ночь горька. Ни чада нет, ни домочадца, Ни племени, ни огонька. Дряхлее жилы, тоньше волос, Темней и ядовитей кровь. И гнев на милость – град на волость – Меняю, как очаг на кров. Да ветер в фортку тот же дует... (А двор мерзее, стыд – лютей!) На площадях метель колдует, Заносит кошек и людей. И тонкой дланью отщепенца Листаю книги. Воздух пью. И петли слов позорно вью, И жду. Возмездья и Младенца. 1983 * * * Гудит прощальная трава, Как прибыль сказочного лета. Картины Ветхого Завета В корзинах веры и добра. Гори, распивочный лоток, Всей яростью весенних красок! И пуще, пуще разгорайся Трамвайной ссоры уголёк. Лети, безудержный трамвай, Кабриолет пустого лета! Пустеет парк. Выносят вето. Осенних лавок каравай. 1983 |
|
|
|