ПОЭЗИЯ | Выпуск 64 |
* * * Все холоднее на ветру, и время все неумолимей. – Вы где? – Мы в Иерусалиме. – А вы? – Мы там, где кенгуру. А убиенные – в раю, а незабвенные – в Нью-Йорке. А я одна в глухом краю, все стерегу свои задворки. Ушла ночная электричка, и кажется, что все ушло... Я – бабочка-шизофреничка, бьюсь о вагонное стекло. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ «Дни человека – как трава...» (Пс. 102:15) «Постой!» – и холодок по коже. «Постой!» – и оборвется бег. ...Трава была нам брачным ложем и на себя взяла наш грех. Там, где довольно было взгляда, ты все подыскивал слова, а я подумала: «Не надо: дни человека – как трава». Травинку горькую кусая, я знала все твои права и по траве ушла босая... Дни человека – как трава. ПРОВОДЫ В ГЕРМАНИЮ Пахнет садом Гефсиманским... Не целуй через порог. Может, с паспортом германским будешь счастлив. Дай-то Бог. Передай привет мой Гейне – мне ирония сродни. Что теперь топить в портвейне наши прожитые дни! Стул непроданный изломан, и затоптан половик... «Herz, mein Herz, sei nicht beklommen und ertrage dein Geschick»[1]. * * * Сквозь яркую зелень – то синь, то сирень, какое цветов и тонов наслоенье! Но если пейзаж повернуть набекрень, то станет понятно мое настроенье. Я жду, я меняюсь в лице каждый миг, я злюсь, я стараюсь от слез удержаться, Но вот на аллее ваш образ возник и стал постепенно ко мне приближаться – и стал постепенно бледнеть антураж... А сердце мое наполняется светом по мере того, как прекрасный пейзаж становится вашим прекрасным портретом. ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА Художник – пилигрим, а может, шут бесстыжий... «Да, живопись – свобода», – мне он говорит. Но Господом к нему приставлен ангел рыжий, который часто сам не знает, что творит. И путается в красках замысел славянский, а в доме нет еды уже четыре дня, и кажется: вот-вот взорвется конь троянский и вспыхнет на холсте пурпурная резня. На площади толпа гудит, как ипподром. Нет, избранный сюжет не кончится добром. На свежем полотне подрагивает охра... Не трогайте рукой: Эллада не просохла. * * * Двух убогих – тебя да меня – Бог решил обогреть у огня. – Что, мой ангел, уютно? – Уютно. Можно спать до утра беспробудно. – Что, мой ангел, тепло ли? – Тепло. Дай твое поцелую крыло, и ладони, и шрам у виска. Жизнь, как видишь, не так уж горька. Будем счастливы мы до рассвета. Бог недаром сюда заглянул. – Что, мой ангел, ты скажешь на это? Нет ответа... Мой ангел уснул. * * * Воспоминанье в стиле оригами... Бумажный олененок на окне. Мне восемь лет. Я прижимаюсь к маме, а мама прижимается ко мне. Воспоминанье в стиле оригами... Я рву стихи. Я пробую свести все счеты и обиды между нами. А мама шепчет: «Господи, прости». Воспоминанье в стиле оригами... Куда же ты пропал, олений след? Как холодно. Я свечку ставлю маме. Мне страшно быть должно. А страха нет. ДЕБЮТ Кукла живет и танцует по кругу, так привязались с актером друг к другу, что непонятно, кто водит кого: куклу – актер или кукла – его. Только запутались тонкие нити, куклы по воздуху ножками бьют, встали-упали – уж вы извините, не забывайте, что это – дебют. Жизнь моя тоже танцует кругами, не замечаю земли под ногами – кто-то за ниточки сверху ведет, перемешались паденье и взлет. Что-то хотела, куда-то спешила, ангелы в небе все ближе поют. Накуролесила, наворошила... Боже, прости меня! Это – дебют. КОЛЫБЕЛЬНАЯ ГОВОРЯЩЕЙ СОБАКЕ Памяти Натальи Хаткиной Набираю «cot.cot@net»... Странно, что нет тебя на свете, но собачий след ведет в интернет, и я ищу тебя в интернете. Как там? Легко ли по небу ступать, плыть и струиться в колечках дыма? Сладкое дело – в раю засыпать, но колыбельная необходима. Вздрагивают часы от каждого тик-така. Лучшие годы вспыхивают, как спички. Баюшки-бай, Говорящая собака! Привет от Бабочки-шизофренички. * * * «Не зная Бродского, не суйся в воду», – сказала я себе и поплыла, и вырвались лопатки на свободу, и ноги вознеслись, как два крыла. Раздайся, море! Боком, на спине ныряю, как могу и как желаю, гоню одну волну к другой волне, а третью догоняю и седлаю... Вот так бы и Пегаса оседлать. Но где тетрадь? За горизонтом где-то лежит на берегу моя тетрадь и томик гениального поэта. Да, Бродский – гений, целая эпоха. А что же я? Я плаваю неплохо. |
[1] (Вернуться) Сердце, сердце, сбрось оковы / и забудь печали гнёт. (Г. Гейне).
|
|
|