ПОЭЗИЯ Выпуск 7


Поэты Санкт-Петербурга – гости «Крещатика»


Лариса Березовчук

Из композиции «force majeure»



* * *

Вот она – барышня
     наркотических снов по имени «анестезия». Без признаков
    возраста, плоти и, кажется, пола; ожившее напоминание
         о манерах дам из Содома Бердсли. Со шлейфом
              модных духов с привкусом хлорамина – как будто
                    в душегубке метро не было
                        чесночно-водочного перегара.
Глядит не видя – ласкова многозначность
 голубоватого льда на озерах Карельского перешейка:
        вечным покоем манит, пленяет. Халат сияет 
              эзотерической белизной.
Ну, разве можно его сравнить
 с экологически вредной робой палатных сестер!
      Хоть потом она сменит его на тускло-зеленый.
           Но пока щуплое тело валькирии,
                пляшущей танец выбора у постели
– здесь: она – царит.
Она – оттуда, где холодно,
где пневмония – награда за три-четыре часа
      на пляже под бактерицидным светилом.
Она – уже в мистическом раже.
Каталка – рядом: подана. Антуражем теорий, проверенных
опытом невозможного
      о реальности вечного сна,
– кто-то возляжет на алтарь катафалка,

поедет в беспамятстве
под реквием сострадания
      – онемевшего и позабывшего слово. А где-то,

не зная об этих – всегда для каждого новых – мгновениях,
Лакофф сиреной метафор мифологически сладко поет:
чем выше – тем больше – тем лучше. Но это
      – позже. Когда увезут. Сейчас – пока еще «до» – 
она – барышня,
сойдя на минуту с Олимпа
– стерильного и трансцендентного
– вгоняет привычно шприц.
Игла пронзает
не человека, не тело.
      Просто материю.
            Ее от природы – лишенной речи и потому беззащитной
                  – не отличить.
Ах, Танечка, Танечка... Душу изгнали, и ты
куражишься беззаботным дитем: страхи исчезли,
      уже ничего не болит.
Хищники и враги
с дня рождения носят бахилы
– барышня – словно по небесам – порхает:
      беззвучны, летучи шаги.

Перестелет кровать санитарка. В ординаторской муж
третий раз без помарок
      старается сообразить расписку.

По-свински напьется с другом хирург
вечером. Дай Бог, чтоб было кому утешить.
Барышня важно и скромно уйдет домой,
унося – непонятой – тайну власти над духом. Рукою
      – точно, обеззараженно – коснется ребенка, супруга
            ночью начнет ласкать, как обычно. Как принято. 

Разуму не полагается знать,
чем отличается
      жест палатной сестры от движения той,
что колдует над жизнью
в неоновом пекле операционной.



Назад
Содержание
Дальше