Аполлион

В один из горячих, терпких как гранат воскресных августовских дней, в последний час сиесты, когда разлитое над городом солнце постепенно обретает свои вечерние контуры, в небольшую гостиницу у моря вошли двое – мужчина и женщина. По усталой непринужденности их лиц, по тому, как привычно естественны и похожи были все их движения, разбуженный старик портье догадался, что это были муж и жена. Дверь впустила в зал гостиницы далекий гул канонады – он доносился с подступавших к городу предгорий. Там шла война, и росли позабытые людьми деревья. Этот гром давно навис над пестрыми крышами города, сковал его воздух ледяной щетиной колючей проволоки. Используя каждую щель, каждое бездумно приоткрытое окно, он проникал все глубже в мир настороженного послеобеденного молчания.

Женщина опустилась на диван под вентилятором. Мужчина подошел к портье.

– Добрый день, – сказал он на странном языке жителей города.

– Добрый день, – ответил старик. Он хотел добавить еще что-нибудь дежурно-приветственное, но почему-то не сделал этого.

– Мы приехали отдохнуть в ваш город и хотели бы остановиться в этой гостинице, если здесь найдется свободная комната для двоих, – продолжал мужчина.

После долгого перерыва он с трудом подбирал слова хорошо знакомого прежде наречия. Язык его неумолимо цеплялся за зубы, упирался в нёбо, и он чувствовал, что говорит с невозможным акцентом. Портье наполнил два высоких стакана апельсиновым соком и пододвинул к нему.

– Большое спасибо. Это очень кстати, – поблагодарил он, протягивая жене один из стаканов, – ух, какой холодный. Знаете ли, мы давно здесь не были и совсем отвыкли от жары. Так у вас есть места?

Женщина внимательно изучала крохотные дольки апельсина в густой оранжевой массе. Отвлекшись, мужчина и портье посмотрели на нее. Вдруг от сильного взрыва где-то совсем рядом мертвенно-звонкий трепет пробежал по стеклам в окнах. Муж и жена одновременно вздрогнули, и старик портье подумал, что они невольно принесли с собой войну.

– У нас, у нас много комнат, – сказал он.

Он устал ждать этих гостей, ничего не подозревавших о его взращенной в затворничестве надежде.

Он начал ждать их, когда где-то далеко-далеко в горах рокот убийства и разрушения поднялся из глубин мглистых ущелий и подчеркнуто безучастные туристы покинули гостиницу. Он ждал их, когда, оставшись совсем один, прозрачно-голубым утром обливал окна свежей водой, пока однажды протяжный стон осиротелых труб не возвестил о перебоях в водоснабжении. Он ждал их, когда не позволял пыли овладеть мебелью, чистил убегавшие в бесконечность ковры и как мог боролся с осмелевшими грызунами. Он ждал их в первый и последний часы сиесты, когда стекла становились мягкими от зноя. Он думал о них по вечерам, пока все вокруг не обволакивал сон, навеянный привычкой, а не усталостью. Он ждал их и ночью, когда просыпался от орудийных выстрелов, захвативших многие земли. Он продолжал ждать их и тогда, когда уже даже жареные каштаны пахли войной. Сотни раз он представлял, как, обрывая праздное безмолвие, двери гостиницы откроются перед ними. Женщина устроится на диване под вентилятором, а мужчина подойдет к нему, и он нальет им два стакана апельсинового сока. Он даже слышал журчание сока и вспоминал время, когда голоса смерти были прикованы к подножиям неведомых северных гор.

А потом он устал ждать, и сердце его, последним в городе, завернулось в саван малодушного безразличия.

– Сколько времени вы думаете пробыть у нас? – спросил старик. Близился вечер. Лимонная желтизна за окнами сменилась серовато-синими тенями. Нарастающий грохот пугал влюбленное в город солнце и потому так стремительно было его нисхождение к горизонту.

– Может быть, дней десять, если погода будет хорошей.

Старик сочувственно посмотрел на него.

– Сейчас вы можете заплатить только за одну ночь, – сказал он. – Остальное вы доплатите после, если вам понравится наша гостиница.

– Да-да. Видите ли, мы никогда не берем с собой много денег, а банк на улице Иммануила был закрыт. Завтра я обязательно получу деньги и заплачу вам по крайней мере за три дня.

Акцент мужчины становился все более сносным, женщине начинал нравиться опрятный предупредительный старик, и многоцветное прошлое медленно разворачивалось перед ними.

Впервые с городом невероятно безоблачных дней и ночных карнавалов они встретились двенадцать лет назад, когда еще не знали друг друга. Пока светило солнце они отдавали себя неизменно приветливому морю, а по вечерам пытались разгадать хитросплетение узких улиц Готического квартала. В этот город они приехали после свадьбы и здесь, в жарких комнатах гостиниц, им было подарено счастье. Целые сутки они проводили в вихре змееобразных ускользавших простыней и раскаленных подушек, позабыв о солнечных пляжах и вечерних тавернах. Они приезжали сюда и после того, как разлад коснулся их союза. И тогда город у моря мирил их, вновь превращая в счастливого, богоподобного андрогина. А потом в их дом в непростительно холодном и огромном городе пришли вести о войне неподалеку от любимых гостиниц. Они не верили и, когда видели репортажи из знакомых, исхоженных мест, солдаты казались им второсортными актерами, нанятыми разыгрывать остальную часть человечества. Но по мере того, как их родная страна все ближе подкатывалась к пропасти гражданской войны, крики газет о чужом безумии становились все громче и назойливее и наконец заставили их поверить. Они видели брошенных на улицах детей. Они видели женшин, чьи лица поражали неизбывностью горя и страха. Они видели сосредоточенных, деятельно умиравших в своем мире солдат, которые были совершенно не способны вернуться к радости жизни и более всего ненавидели не противника, а то время, когда уже нельзя будет убивать. И тогда ощущение собственного бессилия на мгновение поглотило их. Но однообразно-торопливые будни прогнали его. И вскоре они снова не верили сообщениям неутомимых корреспондентов. А когда пришло время отпуска, их ни на минуту не задержали сомнения. Они получили визы и отправились в миндально-оливковый город их счастья, нетерпеливо отмахиваясь от советов друзей и рекомендаций печальных чиновников посольства.

Их путь был долог. От обычного маршрута пришлось отказаться: железная дорога была взорвана, а полное жизни и вдохновения море теперь таило в себе иглистые мины. Комфортабельный автобус три дня вез их через сады и виноградники, через окаменевшие водопады, сосновые леса и опасные перевалы, оставляя далеко в стороне оскверненные войной земли. И только однажды они увидели многоэтажный дом с десятками растерзанных окон. Словно голова предательски сраженного Аргуса, высился он среди безлюдного поля. И они поняли, что в нем никто не живет, но ничего не сказали об этом.

– Прошу вас заполнить нашу регистрационную анкету, – сказал портье, доставая откуда-то чистый бланк и массивную авторучку, – вы можете записать комнату на свое имя, и тогда ваша спутница будет избавлена от этой формальности.

Мужчина допил сок и начал что-то писать, тщательно выводя буквы, но скоро ошибся и попросил другой лист. Женщина покорно ждала и машинально следила за его движениями. Портье грустно улыбался. За окнами шепотливо теснились сизые сумерки, и новая ночь, словно очередной залп, готова была обрушиться на город.

Мужчина часто останавливался и перечитывал написанное. Он делал это, чтобы обдумать, сколько чаевых дать портье. Он быстро перебирал в уме разные цифры, и все они почему-то вызывали в нем раздражение. Советоваться с женой не хотелось: старик мог понимать их язык. «Туристов у них мало, значит, сколько ни дашь, для него это будет неплохо. А вообще жаль его, он такой... старый. Не надо разрешать ему нести наши сумки. Бедные люди».

Наконец он вернул анкету.

– Пожалуйста, с вас пятьдесят долларов за первую ночь. После шести суток вы получите первую скидку. В стоимость входит завтрак. Я принесу его вам в номер, когда вы пожелаете, – отчеканил несколько помолодевший портье. Он ощущал, как к нему возвращается давно утраченная способность наслаждаться работой. Это чувство он испытал впервые, когда век был в полпути от своей гибели.

Мужчина отсчитал пятьдесят долларов и, задумавшись, добавил еще десять.

– Спасибо, сэр, – поклонился портье. – Итак, вам осталось получить ключ. Где бы вы хотели остановиться: на втором этаже или на третьем? Мужчина посмотрел на женщину и сказал:

– Лучше на третьем.

– С окнами во двор или на улицу?

– На улицу, если можно.

– Отлично, тогда ваша комната 144.

Старик повернулся к стене, где ровными рядами висели ключи от всех комнат гостиницы. На мгновение он залюбовался этим бесполезным геометрическим совершенством, но орудийный выстрел заставил его поморщиться, и он обнаружил, что не хватает одного ключа. Старик даже не стал проверять его номер: он знал, что это был именно тот ключ. Он тотчас принялся судорожно хлопать старинными резными ящиками и переворачивать наполовину истлевшие бумаги. В отчаянии он уже думал, что ключ унесли мыши, когда вдруг увидел его на полу у самого края ковра, в тени от сейфа, и торопливо поднял его.

– Пожалуйста, ваш ключ, – сказал он.

– Большое спасибо, – ответил мужчина и сделал шаг к жене, но взгляд его упал на номерок, и он в недоумении обратился к портье:

– Ведь вы сказали, что наша комната 144, а здесь другой номер?

– Этого не может быть, – подавленно прошептал старик.

Несколько секунд они жадно всматривались в глаза друг друга, и мужчина успел рассмотреть в расширявшихся зрачках портье едва сдерживаемое страдание и сжавшийся ежом ужас. Гулкий, раскатистый залп ударил где-то поблизости, и старик вновь обернулся к стене. Действительно, ключ от комнаты 144 был на том самом месте, куда он повесил его, провожая престарелую чету из Цюриха.

– Да, конечно, извините, даже не знаю, как это со мной получилось. Вот он, пожалуйста, – потупившись бормотал портье. Ему показалось, что ключ тает в его нагревшейся ладони.

– О, ничего, это сущие пустяки, – улыбнулся мужчина и тут же испугался своей улыбки.

– Одну минуту. Позвольте, я помогу вам. У нас нет ни лифта, ни прислуги.

– Нет-нет-нет, – запротестовали вместе муж и жена. – Мы все сделаем сами. У нас нет ничего тяжелого. Большое спасибо. Вы так любезны.

Они поспешно подхватили сумки и чемодан, предупреждая неловкую попытку портье, и быстро прошли к лестнице.

Старик проводил их взглядом и, когда они были уже на втором этаже, вышел из-за стойки и запер гостиницу. Он знал, что больше никто не придет к нему, кроме пропахшего пожарами вечера.

Мужчина и женщина пожалели, что отказались от помощи портье. На второй этаж они поднялись легко, но потом с каждой ступенькой сумки все настойчивее тянуло вниз, а чемодан никак не хотел сдвинуться с места.

Они облегченно вздохнули, когда увидели тускло освещенный коридор третьего этажа. Опыт долгих скитаний по гостиницам подсказал им, с какой стороны находились четные номера, и они без труда отыскали табличку с цифрами «1», «4» и «4».

И когда тонкая дверь, надрывно скрипнув, открыла перед ними сумрачное пространство, где они впервые за дни своего путешествия почувствовали неизлечимую, грозившую остаться с ними навеки опустошенность, солнце, так и не успев вернуться в свой дом, исчезло в беззвездной бездне над морем, а безобразный, ненасытный рев уничтожения и небытия вплотную подполз к комнате.