Аутист из провинции

* * *

Бывший вундеркинд Аркаша Плотник женился на сорокалетней девице Верочке Семисветовой, когда ему еще не стукнуло и двадцати. За три года до этого он с отличием закончил местный университет, но особо выдающимися способностями уже не отличался. Его интеллектуальная история началась еще в материнской утробе, однако об этом чуть позже. Родился Аркаша со знанием трех теоретически мертвых языков: латыни, древнееврейского и церковнославянского.

– Я рад приветствовать вас, – едва появившись на свет, обратился он к принявшему его врачу на золотой, периода расцвета гения Вергилия, латыни, так как не слишком представлял себе времени и места своего рождения. Заметив, что его не поняли, он повторил ту же фразу по древнееврейски, потом, уже теряя надежду, по церковнославянски и только после этого горько разрыдался. Услышав нормальный крик новорожденного, акушерка вышла из оцепенения и привычно, но запоздало шлепнув младенца по попке, разрыдалась сама. Врач долго и мрачно молчал, потом кашлянул и диковато покосившись на присутствующих, спросил как бы неизвестно кого:

– Вы, кажется, что-то сказали?

Членораздельная речь в чужом исполнении моментально изменила настроение отчаявшегося было младенца и, прервав рыдания, заново окрыленный надеждой он вновь пошел на контакт, легко трансформировав церковнославянский в современный русский:

– Простите, может быть я не вовремя?

Акушерка охнула, повалилась на колени и перекрестилась. Подобное желание пережил и врач. Правда, будучи старым евреем и коммунистом со стажем, он не стал креститься, но ему вдруг захотелось репатриироваться в Израиль, и только ввиду очевидной невозможности осуществить свое намерение немедленно, он не скомпрометировал себя на месте, а напротив начал действовать в высшей степени осмотрительно.

– Вы нам нисколько не мешаете,– поспешил он успокоить Аркашу.– Более того, мы только вас и ждали. Сейчас, если позволите, вас запеленают, и мы продолжим беседу. Ах, да! Генриетта Соломоновна, у вас мальчик. Прошу убедиться, – и почувствовав необходимость предъявить вещественные доказательства, врач пошевелил указательным пальцем пипку малыша.

– Прости, Господи! – простонала акушерка.

Так, собственно, и родился Аркаша, причем в суматохе все забыли о еще одном свидетеле, вернее свидетельнице происходящего. Это была студентка медицинского института Верочка Семисветова, проходившая практику в роддоме и присутствовавшая на описываемых родах. Всю свою жизнь вплоть до настоящего момента Верочка пребывала в постоянном предчувствии чего-то необычайного, что со стороны легко можно было принять за вполне естественное для девушки перманентное ожидание первой любви. Обманутые ее светлым, полным загадочной надежды взглядом, многие пытались по случаю стать счастливым воплощением этих девичьих грез, однако натыкались на столь брезгливый отказ, что иные из пострадавших надолго оказывались избавленными по крайней мере от одного из пороков. Младенец Аркаша еще только появился на свет и не успел произнести своих первых слов, а Верочка уже влюбилась в него, да так, что сразу же решилась его украсть и лишь не знала пока , как это сделать. Пораженная своим замыслом, она отступила к стене, устояв на ногах только благодаря ее поддержке.

– И вы тут, – вовсе не обрадованный этим открытием, обратил на нее внимание врач. – Тогда тоже постарайтесь сосредоточиться. Видите, младенец уснул. Вполне возможно, что это наш последний шанс. Не хочу никого обижать, но, Генриетта Соломоновна, ей-богу, лучше бы вы родили дауна.

– Что вы такое говорите, Борис Семенович! – будучи совершенно не готовой к подобному уровню обслуживания со стороны своего человека, справедливо возмутилась Генриетта Соломоновна. – Нам вас солидные люди рекомендовали.

– Жаль, что они не порекомендовали кого-то другого, потому что худшего несчастья, чем рождение чудо-ребенка, во всяком случае для свидетелей, я лично себе вообразить не могу. А вы можете? Короче, нужно заставить младенца молчать. Тем более, что это и в его интересах.

– Борис Семенович, да вы просто враг, – сделала, впрочем, не слишком поразившее ее открытие видавшая виды акушерка. – Но с вами нельзя не согласиться ...

Она явно пребывала еще только в начале своего много чего обещающего монолога, который, будь он продолжен, наверняка совершенно изменил бы ход этой и всей прочей истории, однако тут младенец, вполне вероятно не без наущения свыше или сниже, проснулся и малость похныкав, бодро, чтоб не сказать издевательски, осведомился:

– О чем задумались, господа?

Повисла зловещая пауза, во время которой Бог ведает, какого рода планы собственного спасения роились в мыслях взрослых людей, готовых подчас черт знает на что на удивление самим себе. И тут Верочка Семисветова вступилась за младенца:

– А я думаю нужно все ему объяснить, потому что он хороший мальчик и нас послушается.

– Д а, кто мы такие, чтобы он нас послушался? – в глубине души радуясь появлению альтернативного, хотя и бесконечно глупого предложения поинтересовался Борис Семенович. – И что вы сами-то понимаете? Комсомолка!

– А вот и не комсомолка! – поспешила возразить ему Верочка. – Мои родители баптисты и с детства воспитывали во мне негативное отношение к советской действительности.

-Святые угодники! – вновь перекрестилась акушерка, а Генриетта Соломоновна вслух задалась вполне уместным вопросом:

– Куда я попала?

– Вот именно, – устало вернулся к реальной действительности советского роддома врач, – на дворе тысяча девятьсот пятьдесят шестой год, того и гляди собачек в космос начнем запускать, а вы говорите, родители баптисты. Что с мальчиком будем делать? Я бы переправил его на Запад.

– Сам туда отправляйся, – неожиданно заявил о своих правах на участие в решении собственной судьбы младенец Аркаша.– А я тут родился, значит это моя родина.

– Дайте ему пустышку, – распорядился врач. – Соси и слушай меня внимательно. Еще одно слово, и тебя отсюда не вынесут, это я тебе обещаю. К тому же, не забывай, что ты еврей.

– Ну причем здесь это? – выплюнув пустышку, обиженно возмутился Аркадий, но спорить почему-то больше не стал.

* * *

Разумеется, ни в ясли, ни в детский сад в целях собственной и его безопасности чудо-ребенка не опредилили, и к трем годам без всякой посторонней помощи Аркадий начисто забыл мертвые языки. Кроме того, зная не понаслышке отдельных ближних, родная мать учила его скрывать свои дарования не только от дальних. Однако будучи ребенком именно необычайно даровитым, Аркадий настолько преуспел в конспирации, что ко времени поступления в школу его полная неспособность к обучению не вызывала малейших сомнений у специалистов. Попав, таким образом, в интернат закрытого типа для умственно отсталых детей и тем самым избавившись от домашней опеки, наивный и послушный Аркадий вскоре поразил видавших виды дефектологов своими академическими успехами, которые они, разумеется, приписали себе. Явный идиот уже через месяц специального обучения прекрасно разговаривал, все понимал, а еще через пару недель бегло читал и писал без единой ошибки диктанты любой степени сложности. Это ли не было совершенно очевидным доказательством полного превосходства советской дефектологии над всякой другой? То, что Аркаша оказался единственным подобным идиотом, а все прочие ни на йоту не поумнели, никакого значения не имело. Заинтересовыанные лица сумели резво начать раскрутку педагогического феномена, и само время, казалось, благословило их затею. Конечно, ни для кого не являлось секретом, что чем тот или иной народ живет богаче, тем он, значит, сволочнее и бездуховнее, однако мириться с подобной исторической несправедливостью становилось все невыносимее. Очередные успехи в такой обстановке сами по себе уподоблялись глоткам кислорода из одноименной подушки. Ну, а поскольку указанный кислород ниспосылался в массы исключительно руководством, страшно даже представить, Кому уподоблялось оно. Возможно именно поэтому в обществе сложился благочестивый обычай: всуе имена руководителей стараться не употреблять. « Вы только подумайте, – едва не приплясывая от радости на трибуне, делился с народом из ряда вон выходящей замечательной новостью дорогой и любимый по определению, лично Никита Сергеевич Хрущов. – Отныне у нас каждый дурак может гарантированно стать умным. Советские люди никому не завидуют». Таким образом Аркадий стал четвертым по счету в табели о рангах любимых детищ Хрущева после космонавтов, кукурузы и острова свободы Куба, который по причине своей умопомрачительной отдаленности и натуральной экзотичности вполне тянул на статус земного революционного рая. Нередко, сидя на коленях у Никиты Сергеевича, Аркаша в присутствии всех членов Политбюро легко производил арифметические действия с простыми и десятичными дробями, декламировал наизусть отрывки из поэм Маяковского и под занавес виртуозно исполнял «Интернационал» на губной гармошке. Естественно, у новоявленного любимца отца нации появилось множество могущественных недоброжелателей, хотя на людях все только и норовили его приласкать. « Что-то уж больно увлекся он этим еврейчиком, – шептались за спиной Хрущева. – И так слишком много умных развелось. Теряем, товарищи, авторитет в народе». Вскоре в стране произошел дворцовый переворот, и к власти пришли прагматики, осудившие экстравагантные выходки своего бывшего шефа. Кубе, космонавтам и кукурузе деликатно, но твердо указали на их истинное место в длинном ряду идеологических ценностей. Что же касается Аркаши, то ему, как самому свежему из фаворитов недавнего руководителя, грозили гораздо большие неприятности, вплоть до случайной трагической гибели с последующими почетными похоронами и некрологами на первых страницах газет. Кстати, именно такой вариант, как наиболее предпочтительный, настойчиво пытались навязать Леониду Ильичу Брежневу, взошедшему на престол. Но тот доверился своему внутреннему, в данном случае не совсем кристально прагматическому ощущению. Все-таки его смущал возраст Аркаши. « Я не могу этого объяснить, – говорил новоявленный Первый секретарь своим людям, – но он ребенок». « Леонид Ильич, но если для пользы дела и в интересах народа?» – спрашивали его. « Я не теоретик, но именно для пользы дела не надо трогать ребенка, если имеется такая практическая возможность». « Тут мистикой попахивает, Леонид Ильич», – осторожно предостерегали ответственные за чистоту идей товарищи. «Ну, и черт с ней, – упрямился Брежнев. – говорю, душа не лежит!». К душевным порывам очередного хозяина его соратники, как минимум, обязаны были всерьез прислушиваться. Поэтому на черезвычайном секретном заседании было принято решение феодалам не уподобляться и лицо Аркадия под железной маской пока не скрывать, но оставить чудо-ребенка под наблюдением, строго настрого запретив всякий шум и даже шорох вокруг его особы. Редактора областной провинциальной газеты, через четыре года после описываемых событий пропустившего заметку о том, что двенадцатилетний Аркаша принят в местный университет, немедленно сняли с работы, исключили из партии и, на всякий случай, избили в подворотне руками необнаруженных и поныне хулиганов. Аркаша закончил университет, ничем выдающимся себя не проявив, и начал работать в НИИ, где в буднях великих строек в течении ближайших тридцати-сорока лет ему и предстояло окончательно и благополучно иссякнуть. Однажды он заболел.

* * *

Однажды он заболел. На вызов пришла участковый врач, совершенно измотанная самой благородной трудовой деятельностью за смехотворную зарплату женщина. Войдя в комнату, она присела на стул, расстегнула зимнее пальто, открыла школьный портфель с допотопными медицинскими принадлежностями и ворохом бумаг, и не глядя на больного, устало, но профессионально поинтересовалась: «На что жалуетесь?». Аркаша сразу ее узнал, потому что это была не кто иная, как Верочка Семисветова.

– Разве вы не помните меня, доктор? – спросил он, и в голосе его прозвучала обида.

– Конечно, помню, – искренне обрадовалась Верочка. Она и впрямь узнала его, хотя в первый и последний раз они видели друг друга в день Аркашиного появления на свет. – Куда же вы исчезли так надолго?

– Я не исчезал, обо мне газеты писали.

– Я газет не читаю.

– Меня и по телевизору показывали, правда давно.

– Я и телевизор давно не смотрю.

– Как же вы живете?

– Это, как вы живете? Разве можно читать эти газеты и смотреть этот телевизор?

– Но у меня других нет.

– Поэтому вы и болеете.

С этими словами Верочка принялась осматривать больного. Осмотрев, резюмировала:» Граница сердца слева несколько увеличена, отчетливаых шумов нет, переодическое раздвоение первого тона. На митральном клапане выраженные сильные тоны. Граница печени увеличена до края реберной дуги, и вообще, вы сильно изменились за последние двадцать лет. Однако все можно поправить, если вы не будете принимать лекарства, которые я обязана вам прописать, а воспользуетесь русскими народными средствами, которые я не имею права вам рекомендовать.

– Я еврей, – почему-то нашел нужным заметить несколько растерявшийся Аркадий, вовсе, впрочем, не подразумевая, что русские народные методы могут ему навредить. И уж совершенно неожиданно прозвучала реплика Верочки:

– Никакой ты не еврей, а самозванец! Ты, если хочешь знать, вообще пока никто. Тебе даже не известно, мужчина ли ты.

Верочка и близко не имела ввиду конкретных обстоятельств биографии пациента, но Аркадий понял ее именно в обидном смысле. Иначе и не могло быть. Несмотря на свои двадцать лет, сексуальным опытом он обзавестись не успел, что справедливо переживал, как серьезный недостаток. Он даже не предпринимал попыток наладить отношения с женщинами, которые ему нравились. Зато с женщинами, которые не вызывали в нем никакого подобия любовного томления, он по– человечески сближался очень легко, и дружил с ними непринужденно. Каковы в этой связи были шансы Верочки на его дружбу, Аркадий пока не догадывался.

– Считать себя евреем или мужчиной только по праву рождения в сущности недостойно мыслящего существа.

– А кем должно считать себя мыслящее существо по праву рождения? – совсем уже опешил Аркадий. – Не китайцем же, хотя все говорят, что они такие мудрые.

– Ах, как вы примитивно рассуждаете. Впрочем, вы больны. Я дам вам прочитать рукопись одного замечательного человека, в которой он неопровержимо доказывает, что Гитлер был женщиной.

– Причем тут Гитлер?

– С вами совершенно невозможно разговаривать, такой вы темный и непросвещенный. Я просто обязана познакомить вас с замечательными людьми, которых, разумеется, в газетах не печатают и по телевизору не показывают. Что же касается вопросов пола, то мне предлагали стать мужчиной, и лишь пройдя через искушение реального выбора, я могу считать себя настоящей женщиной.

Аркадию почему-то стало дурно. Ему еще повезло, что рядом находился врач. Когда трудами Верочки ему опять более или менее сделалось хорошо, он только и сумел сказать:

– Бинарная номенклатура не есть дело выбора.

– Всякая номенклатура есть дело выбора, – не согласилась Верочка. Так они беседовали еще часа полтора, а через месяц поженились.

* * *

В миллионном городе двадцать восемь человек разного возраста независимо друг от друга писали книгу под названием « О сущности всех явлений». Все они состояли на учете в КГБ, но старший лейтенант госбезопасности Петров думал пока не о них. « Мне уже сорок лет, и, стало быть, наверняка в живой природе не осталось ни одной кошки или собаки из тех, что населяли мир во времена моего детства. А воробьи, а голуби? А лошади, наконец? Интересно, как долго живет верблюд?», – вот о чем думал он, сидя в своем служебном кабинете в разгар ненормируемого рабочего дня. Между тем, ближе всех к окончанию работы над рукописью названной книги по оперативным данным подошел некий Борис Семенович, бывший врач, а ныне пенсионер, член КПСС, участник войны. Пора было приглашать старика на беседу. Жил он тихо, и, судя по всему, был настоящим советским человеком, скорым на покаяние. Безусловно он быстро и искренне согласится признать свое творчество идеологически вредным. Однако рутинная работа хотя и не сулила неприятностей, но и не обольщала особыми надеждами на продвижение по службе. Подобно поэту Гаврииле Державину и, вероятно, множеству других людей, Андрей Павлович попеременно ощущал себя то Богом, то червем. На сей раз захотелось разыграть партию Бога. « А что если созвать подпольный съезд авторов книги «О сущности всех явлений»? Что-то же должно из этого получиться, тем более, что комбинация интуитивно ощущалась, как несомненная своя польза, и следовательно стоила того, чтобы побороться за ее осуществление на благо Родины. Вспомнился агент Херувим с явившейся к нему Богородицей и Ее странным заявлением о скором крещении евреев в его приходе. Имеется ли между всем этим какая-то связь? Дело в том, что более половины авторов злополучной книги были евреями. Старший лейтенант Петров Андрей Павлович вернулся к аналитическим выкладкам. Вот предварительный итог его трудов на этом поприще:

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА

В настоящее время непосредственным несанкционированным поиском истины в письменной форме в городе занимается двадцать восемь человек, из них:

Евреи* – 16 чел.

Русские – 8 чел.

Другие – 4 чел.

Из других:

Армяне – 1 чел.

Украинцы – 2 чел.

Неустановленной национальности – 1 чел.

* Из шестнадцати евреев, по паспорту евреями являются восемь. По иудейским законам из шестнадцати евреев, евреями являются одиннадцать, а из двенадцати неевреев, евреями являются пятеро, из них русских– 2, украинцев – 1, а так же армянин (у всех указанных лиц бабушки по матери – еврейки). Однако догадывается, что он еврей, только армянин.

Андрей Павлович отложил перо и закурил. Ему стало до жути ясно, что на самом деле пересчитать евреев совершенно невозможно, но как ни крути, их получается абсолютное большинство. « Ну и черт с ними», – подумал старший лейтенант, потому что на душе и без евреев было достаточно муторно. Только за последний месяц от трех сотрудников управления, в том числе от самого товарища подполковника ушли жены. Впрочем, дело было не в том от кого ушли, но к кому. Добро бы к заморским военным атташе или хотя бы к своим доморощенным вышестоящим руководителям. Так нет ведь. Одна сбежала с неким жуткого вида и запаха странником, каликой перехожим, специализирующимся в основном на академических кругах и обласканном ими за всякую ахинею то про златоглавого истукана с серебрянными персями, то про состояние, в котором живет душа в ближайшее время после смерти. Другая ушла к хлыщеватому руководителю атракциона мотоциклистов-гонщиков по вертикальной стене, а жена товарища подполковника, стыдно сказать, к бывшему капитану ОБХСС, ныне безработному тунеядцу и борцу за экономические права трудящегося человека. Списать бы все эти неприятности на бабские неустанные поиски истинного оргазма, да забыть, но профессиональная совесть не позволяла: живут же люди и без оргазма, как, впрочем, и без абсолютной истины. Хотя без истины и оргазма тут, конечно, не обошлось, ибо оргазм, как коммунизм, более всего хорош в перспективе. Видать, чуют , эти сучки, будущих победителей. Он еще сам, подлец, в полном говне и ведать не ведает, какое светлое карьерное будущее его ждет, а у нее уже от него, подлеца, истинный оргазм. И тут часть паркетного покрытия пола кабинета со скрипом начала приподниматься, и в образовавшемся отверстии появилось благородно покрытое слоем трудовой пыли плакатное лицо рабочего человека средих лет. « Неужели Аркаша?» – в первое мгновение обомлел Андрей Павлович, но уже в следующее от сердца отлегло:

– Ах, это вы, князь! Поздравляю! Не думал, признаться, что вы столь близки к цели.

– А мне казалось, что вы все знаете, – князь окончательно выбрался из своего подполья и огляделся.– Ну, что ж, именно таким я и представлял себе рабочее место рядового сотрудника органов и рядового сотрудника органов самого по себе, как такового. Скажу прямо, стыдиться вам нечего. Более того, вы прекрасны. Можно я полью цветы на подоконнике? Они мне тоже сразу очень понравились. Обажаю гвоздики и КГБ за его безукоризненный вкус. Кстати, где тут у вас можно принять душ, переодеться и вообще привести себя в порядок после многолетней трудовой вахты? Я ведь отлично понимал, что рано или поздно здесь окажусь, но Боже, как мне не хотелось, чтобы меня сюда доставили или, на худой конец, вызвали. Не переношу пошлости. Пришлось пятнадцать лет у всех на виду рыть подкоп, объясняя интерисующимся, что прокладывается новый трамвайный маршрут. Господи, как я ошибся! Ни за что, слышите, ни за что ничего никому не объясняйте, когда делаете то, что вам самому хочется делать, и от вас непременно отстанут. Но мне, увы, некому было посоветовать этого, и лет десять назад какой-то чертов трест вызвал меня на социалистическое соревнование...

– Не утруждайте себя, князь. Я сам могу поведать вам всю вашу историю.

– Нашли, чем удивить. Отец Дмитрий настучал? Я, право слово, более других на него и рассчитывал. А, между тем, не надо недооценивать первоисточников, ибо даже самооговор природы – есть лишь одна из бесчисленных форм ее чистосердечного признания, равно как насильственная доставка фактов на алтарь естествознания – в сущности, таже явка с повинной. Такова природа, которая сама жаждет дотошного исследователя своих тайн, в особенности греховных, а кто такой преступник или даже просто подозреваемый, как ни дитя природы-матери и, допустим, Бога-отца? Впрочем, если национальность детей определять только по матери, как это принято у евреев, то все грехи наши можно смело списать на мать, из чего следует, что Бог – это Бог, а природа – дьявол. Да-с. Интересно, из партии за такие идеи исключить могут? От церкви запросто отлучат. Вот ведь, какой у нас с вами интересный разговор получается. А эти ваши осведомители вольно или невольно перевирают действительность, искажают мои слова и факты биографии. Многого они просто не в силах осознать. Боюсь, нет ничего глупее, чем воображать себе картину мира и судить о личности, опираясь на донесения агентов, показания свидетелей и интерпритации аналитиков, потому что будь на вашем месте шаман с его специфическими методами познания, безопасность государства была бы защищена ничуть не лучше и ничуть не хуже. Просто сейчас ваша очередь.

– Положим, князь. Однако , насколько я заметил, и вы не склонны отказаться от своего титула, который в сущности означает лишь то, что несколько сотен лет назад ваш предок был чем-то вроде Первого секретаря обкома партии. Кстати, раз уж речь зашла о природе-матери и национальном вопросе, то позвольте узнать, как вы относитесь к евреям?

– Спрашиваете! Я из старинного антисемитского рода. Еврейский вопрос – это наш фамильный конек на протяжении веков. Уже дед моего прадеда застрелился из арбалета, потому что почувствовал себя настоящим евреем. Пал, так сказать, жертвой непрерывного циклического процесса. А что делать? Все мы рано или поздно превращаемся в объект своего исследования, и поскольку до сих пор не существует достоверной методики точечной идентификации цикла, то совершенно невозможно определить, кто кого на самом деле расстреливает в каждый данный настоящий момент. Недаром многие посвященные считают Гитлера сионистом.

– А причем тут Гитлер?

– Ах, какой вы темный и непосвященный. Неужели диссиденты и впрямь молчат на допросах, или вы совершенно не о том их спрашиваете?

Даже если старший лейтенант и собирался ответить на вопрос князя, то он не успел этого сделать, потому что селекторная связь донесла голос секретарши:

– Андрей Павлович, к вам Херувим.

Через некоторое время в кабинет вошел отец Дмитрий, и узнав князя, тут же все совершенно неправильно понял, весьма кисло ухмыльнувшись в бородку..

– А вот и не угадали, – опроверг столь естественную в данных обстоятельствах гипотезу князь. – Я здесь на экскурсии, но, признаться, рад нечаянной встрече со своим духовником. Для наших прихожан вовсе не является секретом, что сознательная часть духовенства именно таким образом исполняет свой патриотический долг. Никто никогда и не верил в такую глупость, как отделение церкви от государства, потому что, если еще можно спорить о том, что бывает с душой после отделения от тела, то все, увы, прекрасно себе представляют, что бывает с телом после отделения души, даже в том случае, когда отдельно взятое тело берет под свое покровительство великая держава, такая, как Древний Египет, например. Что ни говори, а жизнь и в состоянии долгой и продолжительной болезни все-таки прекраснее самых нетленных мощей.

Сконфуженно уставившись на дырку в полу и, по всей видимости, пребывая в некотором трансе, отец Дмитрий протянул шефу донесение, которое тот принялся читать вслух:, сославшись на то, что у них теперь не может быть от князя никаких тайн:

ДОНЕСЕНИЕ

Сим сообщаю, что вверенный моему пастырьскому попечению князь, о спасении души которого молитвенно взываю к Небу, прилюдно похвалялся в намерении досрочно завершить рытье подкопа в здание управления КГБ, смущая благочестивых богомольцев возможностью осуществления чудесного подвига своего.

Херувим.

– Ну, что ж, – старший лейтенант отложил донесение в сторону, – спасибо, батюшка, за содержательный текст. Но почему в нем так мало о размышлениях героя? Почему так скупо о его внутреннем мире и внешнем круге общения? Поймите, то что вам порой представляется мелочью, может оказаться самым существенным для читателя. Какой-нибудь, знаете ли, штрих, отдельная интонация, и все оживет, заиграет. Почему бы вам не начать посещать городскую литстудию, а? И, кстати, давно хотел вас спросить, как вы относитесь к евреям?

Весь транс отца Дмитрия, как рукой сняло. Он прямо на глазах ожил и словно бы просиял. Казалось еще немного и он просто пустится в пляс, что и произошло. Практически стоя на одном месте, священник начал исполнять некие странные па, сопровождая их мычанием, в котором постепенно стало угадываться сладкозвучие.

Состояние необъяснимого счастья, во вском случае никак не связанно