Ракета

Ракета

Сухопарая бабушка-старушка работала в парке культуры и отдыха. Утром и вечером она подметала доверенную ей территорию, а днём подрабатывала билетёршей.

Особенно ей нравилась "Ракета". В сущности, аттракцион представлял из себя центрифугу – "Ракета" бегала внутри круглой ямы, плавно опускаясь и поднимаясь в заданном режиме полёта.

Бабушку забавляли прокатившиеся ребятишки. Некоторые из них, после космической прогулки, выходили, качаясь с бледно-зелёными лицами. Изредка блюющему на газон сыну космического отряда она говаривала: "Будешь знать, как быть космонавтом!"

Отроки космоса, тем не менее, рвались покорять время и пространство. По регламенту на эту процедуру отводилось пять минут, и, оживлённая очередь, нескончаемым потоком, ожидала счастливого мига удачи.

Оторвав корешок билета, и, усадив очередной экипаж, бабушке оставалось нажать черную кнопку запуска и наблюдать за неожиданно нахлынувшей ребячьей радостью. Через пять минут центрифугу она отключала красной кнопкой экстренного торможения; родители помогали сыновьям и дочерям ступить на твёрдую матушку-землю – и всё начиналось сначала.

Надо сказать, что агрегат с кнопками запуска стоял в непосредственной близости от ямы.

В один из первых дней осени в голове старушки возник план осуществления давешней, дерзкой мечты. Ей давно хотелось прокатиться на ракете, но как-то стыдно было перед сослуживицами и неудобно просить о помощи в прокате. Да и что сказали бы ровесницы, узнай они о её тайном желании?

Трепетно ждала она восьми часов вечера. Наконец закрылся парк. Убедившись в своей полной свободе действий, мудрая бабушка уселась в ракету, черенком метлы дотянулась до заветной кнопки и начала медленное движение по кругу. Её безудержанное веселие подогревалось невольным сравнением с ведьмой, ведь метла была с ней. Её метла – последнее орудие пролетариата – и с его помощью она собиралась в любой момент прекратить полёт.

В воображении старушки падающие золотые листья стали звёздами. Приветливый солнечный ветер приятно раздувал редкие седые волосы. Все радиостанции Советского Союза сообщали о смелом старте.

Газеты печатали портреты и славную трудовую биографию отважной космонавтки.

Первые пять минут полёта прошли нормально, но смутное чувство беспокойства, выработанное годами на посту руководителя полёта, вдруг прояснило сознание. Она не могла и никогда не сможет остановить эту чертову ракету. Неизбежность катастрофы, как ощущение смерти, словно холодной водой окатило её. Внезапное прозрение безысходности положения ввергло старушку в панику. Сколько она звала на помощь – трудно сказать.

Спасение пришло внезапно в виде дежурного электрика. Около одиннадцати часов вечера он остановил центрифугу, пробившую брешь в естествознании человечества.

С удивлением обнаружив в кабине ракеты потерявшую сознание старушку с метлой, электрик вызвал скорую помощь и с трудом узнал в перекошенном лице космонавтки билетёршу бабу Дусю.

Включив дежурный свет в парке, он пошел в сторожку – пить заранее припасённый красный вермут. Даже после пятой бутылки ему было так и не понятно, кто, зачем, и почему бабу Дусю засадил с метлой в ракету.

У бабы Дуси с неделю всё плыло перед глазами. Ещё через неделю, досыта бесплатно накатавшееся старушка уволилась по собственному желанию, сама себе приговаривая: "Будешь знать, как нелегко быть космонавтом".

Шел 1978 год.

Грустная, но глупая история

Черт дёрнул меня в 1983 году. Бросив всё, уехал в город Братск. Кто не знает, тому поясняю: это не город, в том смысле, в котором его воспринимает, допустим, москвич, тверьчанин или, прости Господи, новосибирчанин. Город Братск состоит из посёлков и "центральной" усадьбы – и всё это, как ни странно – городского типа.

Попав в январе в посёлок Падун-6, я нисколько не сомневался, что это город Братск. Всего двадцать минут на такси от аэропорта. Впрочем, и до самого Братска вы будете добираться не меньше. Вот уж где поистине сибирские просторы. Что ещё отличает эту провинцию от просторов дикого московско-петербургского запада, так это скука кромешная. Бороться с нею – нету сил. Чтобы совсем не закиснуть в промежутках между танцульками, на которых я подрядился работать, пришлось пить хорошее иркутское пиво вперемешку с греческой самогонкой "Метакса".

Пришлось раз раздавить пузырёк с двумя не-разлей-вода друзьями – Иваном да Петром, можно сказать знакомство было неслучайным. Их и на танцевальном ринге (оркестр располагался на балконе) сверху было видать – высокие, ладные парни. А вот историю этой покоряющей, закадычной дружбы мне рассказал старый зек дядя Веня, который искренне считал, что герой Матросов не от большой любви к Родине – СССР прыгнул на амбразуру; не по геройству природному. Дескать, имели Сашу Матросова всей ротой, не до смеху тут, вот и закрыл грудью пулемёт.

Пётр, да и Иван тоже, были уже на химии, когда с ними приключилась катавасия, ставшая своеобразной проверкой их незыблемых отношений. Эта, с позволения сказать легенда – легла в основу не одного анекдота из области народно-любимых.

Закадычники принимали на грудь по всем канонам питейного искусства около недели. Трудно сказать, что стало причиной их спора, так как весь посёлок удивлялся твердыне их отношений: "Хоть бабы горбушку и ту пополам!" – иной раз неслось из комнатушки общежития химиков. И, учитывая правду жизни, так оно и было.

На искончании "уик-енда", они вышли из двухэтажного барака во двор. Было около половины шестого утра, и, собственно к продолжению спора их подтолкнула Улита Семёновна, комендант. Она им так и сказала: "Идите во двор и разбирайтесь, спокою от вас нет никакого!"

Иван – Петру: "Так спорим, что ты мне руку не отрубишь?"

– С чего это, – отвечал Пётр, – еще как отрублю! Вот и весь их вкратце спор.

Ванька недолго искал в сараюшке топор. Петька стоически положил праву руку на чурку для колки дров. Ваня размахнулся, ударил и отрубил таки руку ему.

Через три дня его выпустили из КПЗ. Он пошел в сельпо, купил кило яблок, и где-то по блату – бутылку водки.

В палату к Петьке долго не пускала дежурная нянечка и когда проходила мимо Ваньки, замахивалась на него шваброй и шипела: "Убивец!"

Петро лежал какой-то синий, с пришитой рукой. Выпили по стакану молча, не чокаясь. Помолчали пол часа, пока водка не прижилась, потом Иван и говорит: "Я то думал, что ты руку отдёрнешь". А Пётр-то ему и отвечает: "А я то думал, что не отрубишь!"

Как ни странно, дело это замяли. Насколько мне известно, друзья эти до сих пор валят вместе лес, позабыв про родные края.