Жемчужина У

Одесситы в торжественных случаях упорно именуют свой город "Южной Пальмирой". С географической точки зрения это, разумеется, полная бессмыслица – настоящая Пальмира так и так на юге, но с точки зрения метафизической в этом что-то есть. Поскольку существует силовой вектор "Питер – Одессса".

Два морских, два европейских города строгой геометрической планировки на линии напряжения Север-Юг, продуваемых ветрами – один относительно теплым – с Балтики, другой – по-настоящему теплым – с Черного моря...

Лениградцы приживаются в этом городе легче, чем москвичи.

Например, художник Егоров... с его пропитанным светом, женственно-округлым, переливчатым морем...

Да и для одесситов Питер – место для жизни. Москва – последний рубеж обороны. Из нее уезжают только за дальнюю границу.

* * *

Одесситы помешаны на культуре собственного изготовления, густой и острой, разноцветной, как местная икра из синеньких. Они с удовольствием цитируют друг друга...

"А помните, как у Павлова... дождь, сминая огороды, неожиданно пошел... Нет, вы послушайте, как звучит! Какой звук! Звук какой!"

" – а вот Фимочка Ярошевский написал...

Сейчас?

Так десять же лет назад!"

"Анечка, это не лучшие твои стихи. Хорошие, но не лучшие. Прочти лучшие..."

"И зачем он это пишет? Толик Гланц это когда еще написал! В сто раз лучше это написал!"

А Толик Гланц уже почти двадцать лет как в Америке...

* * *

Одесский литератор в среднем выдает продукции меньше, чем московский (хотя, разумеется, бывают и исключения). Во-первых, все время что-то отвлекает. Климатические условия, в частности. Во-вторых, меньше шансов заработать пером на булку с маслом. В-третьих их, литераторов и так все любят. Многие поэтические хиты одесских мэтров написаны десять, а то и двадцать лет назад. И декламируются, декламируются по просьбе слушателей с отработанным годами мастерством и эмоциональным накалом. Слушатели благожелательно кивают, не обманутые в своих ожиданиях.

* * *

Художников в Одессе не меньше чем поэтов. Даже больше. Много больше. Порой эти состояния совмещаются. Порой удачно. Игорю Божко показалось мало – освоил еще и режиссуру. Снял фильм. Любительской видеокамерой. Опять удачно – фильм хороший. Поэтесса Наташа Хаткина играет там молодую Киру Муратову. "Темп!" – кричит, – "Темп! Темп!". И бьет по коленке рукой.

* * *

– Ты куда идешь?

– А, так, на презентацию...

– О! И я с тобой!

– Погоди, сейчас еще Жора подойдет...

Презентаций очень много. В центре на каждой улочке – по две картинные галереи. А то и по три. Презентация художника Хруща, приехавшего из Москвы проходила в Музее Западного и Восточного искусства. Рядом с Караваджо. За окнами музея виднелись белые корабли в голубом море.

– Та, я уже видел Хрущика. На Фонтане. Он там ставил для своих. Это для лохов – в музее, на Фонтане – для своих...

– А картины?

– А что – картины? Зачем на Фонтане – картины? Там и так хорошо...

* * *

Собственно, и мы приехали устраивать свою презентацию.

А что нужно для хорошей презентации? Правильно – настоящая одесская брынза, кровяная колбаса и побольше зелени.

* * *

Пятый трамвай, который ходит с Аркадии на Привоз, в День Города набит битком. Что-то там перекрыли. Дама-вагоновожатый: "Рыбочки, вы уж извините, но у нас поломка на линии. А вас всех с праздничком. Не волнуйтесь, лапочки, я же сказала, что подожду, не торопитесь...". Чуть позже: "Я сказала, что подожду, но не настолько же, шлимазлы!"

* * *

– Так почем ваша брынза?

– По десять.

– А везде по семь.

– А моя брынза для тех, кто понимает...

* * *

Ищем "Фонтан". Это юмористический одесский журнал. Естественно, самый популярный, потому как для одесситов юмор – дело серьезное. Предмет экспорта и национальной гордости.

А нам надо во-первых поздороваться, во-вторых пригласить, а в-третьих узнать адрес мастерской Игоря Божко, где имеет быть наша презентация.

– "Фонтан" здесь рядом (в Одессе все рядом). То ли на Большой Базарной, то ли на Малой. Вот в этой, кажется, подворотне...

– А где ж вывеска?

– Вывески нет. И никогда не было. Кому надо, и так знают.

– Что же ты не знаешь?

– Я забыла. Но как увижу, сразу вспомню.

* * *

В подворотне оглушительно пахнет кошками. Старинная тяжелая темная дверь с медной ручкой. Жмем кнопку звонка.

– О! Скорей проходите, пока еще не все выпили!

– Так у нас же еще презентация...

– Знаем-знаем. Сейчас допьем и все вместе двинем.

– А что отмечаем? День города?

– Это само собой, а вообще-то у Наташи Хаткиной день рождения.

* * *

У "Фонтана" свой художник... Говорят, он приехал не то из Новокузнецка, не то из Новосибирска – в отпуск, походил, посмотрел, сдал обратный билет и остался. Теперь вот работает в "Фонтане"... Рисует пышных теток и морячков в полосочку на фоне синего моря...

* * *

Всей компанией спускаемся по Екатерининской, бывшей Карла Маркса.

Олег Губарь:

– Здесь надо остановиться и выпить.

– Почему?

– Это угол Еврейской.

– Ну и что?

– Это здание госбезопасности. Так мы здесь станем и выпьем...

* * *

(Говорят, после того, как улице вернули прежнее название, кэгэбешники подали прошение в мэрию, чтобы их числили не по Еврейской, а по Екатерининской. КГБ на Еврейской – это уж слишком!)

* * *

Олег Губарь, гений местности, писатель и, как выяснилось, хороший поэт, гонит потрясающую граппу. "Чего-то необикновеннного", как говорят в Одессе. Обязался выгнать к двадцатипятилетию Литературного музея двадцать пять литров. Ой, что будет!

* * *

На Фонтане вдоль заборов растет потрясающее растение – высокое, с огромными лапчатыми листьями. К осени листья краснеют. Спрашиваем – что это? Говорят – касторка... Новые русские украинцы декорируют ею особняки.

* * *

Кольчатая горлица похожа на голубя, но поизящней. Не так разлаписта. И одета элегантно – кофейный фрак с черным воротничком. Задумчиво стонет в кроне платана: "бутылку-у... бутылкууу!!!"

* * *

У Сонечки под окном павильон с артезианской водой. Вечером, на свет, туда стягиваются приличные дамы в воздушных шляпках. Стоят, беседуют, наливают воду в пластиковые бутылки. Павильон светится, как хрустальная шкатулка. Рядом, в скверике, играет музыка. Духовой оркестр...

* * *

Гремучая смесь романтики и цинизма – стриптиз-бар называется "Ассоль". Коктейль – "Пронзительный оргазм" (Мне бы скумбрию на уголечках... и парочку пронзительных оргазмов, будьте так любезны). Скумбрия неродная, атлантическая.

* * *

На камнях, на подходе к Аркадии бомжеватого вида мужик расстелил весьма потрепанный плед. На пледе эмблема Черноморского параходства и надпись – "Адмирал Нахимов". Бурый такой плед, в кофейных шашечках. С того еще корабля плед. И где он его взял?

* * *

В маршрутном такси, которое ходит с Фонтана в центр ("в город", как говорят одесситы), надписи "Проезд две гр.", "Остановки называйте громко и заблаговременно". Рядом, над входом, тем же шрифтом – "Место для удара головой". В другом такси такой надписи не было. Естественно, ударилась. Головой. Об то самое место.

* * *

Одесса издавна всем прочим напиткам предпочитала вино. Завод шампанских вин – старейший в России, коньячный завод... Да и Молдавия рядом. Когда-то поэты вдохновлялись весьма недорогим "Белым аистом". Сегодня Одессу захлестнул пивной вал. И то сказать, живое пиво на каждом углу в ларьках "Пивной Академии" действительно превосходно, но жаль тех еще, давным-давно исчезнувших бочек белого сухого.

В припляжном кафе нам налили три литра газированного вина, и когда мы с этим вином заявились на дачу к сотруднице Литературного музея Анечке Мисюк, народ удивился – где взяли?

* * *

Одесситы гиперкультурны и гиперобщительны. Мы один раз пили белое вино с хорошим человеком Скафиди. Он держит сайт, "Литературная палуба" называется. Поднялись по фонтанскому крутому склону с пляжа, сели в кафе, за столик... Кафе над морем. С нашего столика видно, как над горизонтом плывет одинокая тучка. Говорим, естественно, о литературе. За то, за се... Дама через столик от нас, прислушивается-прислушивается...

Вы уж извините, возможно, вам неприятно будет, что я сейчас вам скажу, но "Мастер и Маргарита" мне радикально не нравится...

* * *

Сонечка работает в "Фонтане", а живет над базаром. То-есть над журналом "Базар". Вход с улицы. Звоним. Дверь плавно отворяется. Перед нами высоченная прямая мраморная лестница. На самом верху стоит крохотная Сонечка и тянет за веревочку. Веревочка продета в специальный блок. У Сонечки две комнаты в огромной коммуналке. А кухня и сортир – свои, отдельные. Но в дальнем конце коридора. Совершенно уникальная жилплощадь.

Сонечка – лучший верстальщик Одессы. Но мы любим ее не за это.

* * *

Сонечка любит технический прогресс.

– Ты представляешь! – говорит, – я заказала в интернет-магазине столько всякой вкусной еды – как раз к вашему приходу. Жду-жду, а ее все не везут... Не выдержала, позвонила – в чем дело?

Извините, отвечают, у нас интернет не работает.

* * *

А на бетонном заборе, который тянется вдоль железнодорожных путей, надпись краской, большими корявыми буквами, граффити, что, мол, угры и укры – это мадьярские племена, когда-то, во времена незапамятные, совершавшие набеги на славян. Такая вот этнокультурная гипотеза. На подъезде к Одессе, чтобы люди были в курсе...

* * *

Приличная дама в Одессе – та, которая красит губы перед тем, как идти в коммунальный сортир.

– Гляди, – говорю, – видишь вон ту, в кружевной шляпке, на высоких каблуках? Так она мусор вышла вынести...

– Не может быть!

– Точно. Видишь, сумочки у нее нет. В одной руке – пакет с мусором, в другой – ключи.

Вышла, поцокивая каблучками, дошла до мусорных баков, опустила пакет, все так же, гарцуя по брусчатке, пошла обратно, в провонявшую кошками подворотню...

На улице Чайковского это было, рядом с мастерской художника Игоря Божко, то есть в самом центре. Там, в мастерской, слышно, как куранты на Приморском бульваре выводят каждые полчаса "Одес-са, мой город родной..."

А брусчатка в Одессе ак-куратненькая...

* * *

"Три романа вышло, где говорится за Одессу 60-х, – говорит он, – у Гарика Гордона вышло, у Фимочки Ярошевского, еще у одного там... Все пишут за бар гостиницы "Красная". Ну, знаете, этот бар! Такой бар! Никто не смог передать ту атмосферу, никто...

У меня к ним серьезные претензии..."

Нет теперь того бара. Какая-то японская якитория. И кто туда пойдет, спрашивается?

* * *

Пале-Рояль, прелестный крохотный скверик за Оперным при советской власти назывался "Сквер имени Чарльза Дарвина"...

* * *

Зашли в Литмузей проведать Анечку Мисюк. В коридоре незнакомая пожилая дама близоруко вглядывается и говорит:

– Здравствуйте. Это вы?

– Э-э... Не уверен.

– Нет, – покачала головой, – это не вы!

И продолжает беседу с другой интеллигентной дамой.

* * *

Одесса – город благожелательно-равнодушный, лениво-жестокий. Как сама природа. Как жизнь. Одесситы, при всем их бурном экзотическом жизнелюбии, глубоко чужды любой экзальтации. Москва слезам не верит. Одесса их просто не замечает.

* * *

Олег Сон, художник, и, как водится, хороший поэт, сказал как-то: "А что, если бы Бродского тогда сослали в Одессу? Так до сих пор и пил бы с Фимой Ярошевским".

Фима – человек в отношении выпивки вполне умеренный. Просто под ярким южным солнцем выцветает ореол изгнанничества… Бродского бы держали за хорошего одесского поэта – не меньше, но и не больше. Ну, читал бы что-то во время чтений по кругу. Хвалили бы. Цитировали. Многих цитируют…

* * *

Море, оно, конечно, штука веселая – купаться, загорать, рыбку ловить... Но как беспредельно грустно это вечное зрелище вечно набегающей на берег воды! Поневоле задумаешься о собственной бренности и мимолетности.

И если смотреть в корень, то пресловутый одесский юмор по существу являет собой попытку отшутиться от этой бесконечной грусти. Этот самый юмор и появился, когда в город пришли сухопутные люди евреи.

Одесские юмористы, как правило, мрачнолики и склонны к депрессиям.

...Глядит человек на эту голубую воплощенную вечность и чувствует, как ужимается и пропадает время. Еще вчера здесь возводил причалы морского порта адмирал Де-Рибас, а с Пушкиным мы разминулись по чистой случайности.

* * *

Зато Олег Губарь подарил нам два серебряных двугривенных с дырочками – один 1814 года, другой 1826 – когда Пушкин по Одессе прогуливался. Теперь вот носим…