Любовь

– Ну вот тебе и новость, мать, – сказал Фёдор Митрофанов, встретив жену возле крыльца. Она, видно, в огороде возилась – рейтузы до колен были в земляной корке.

– Такая новость, что и не знаю, как дальше жить будем, – продолжил Фёдор и пошёл в дом.

Жена только вздохнула. Присела на крыльцо, сняла перепачканные рейтузы и старые туфли и пошла в дом следом.

Фёдор курил в кухне.

– Ну, прям издеваются над рабочим человеком! – продолжил он начатый разговор. – Мало того, что мясокомбинат назвали ООО «Ванда». Я понимаю, конечно: не такой уж тупой, как некоторые думают, что Вандой хозяйку зовут. Но могли бы уж чего другого нафантазировать. А то – Ванда. Люди спрашивают – Ты где работаешь? Что я отвечу? На Ванде работаю? Да?

Нина Митрофанова только головой покачала – каждый день Фёдор про эту Ванду бубнит. Мог бы и пластинку сменить.

Поставила суп разогревать и спросила осторожно:

– А новина какая, Федь?

– Денег опять не дали, суки! Вот и вся новина– хреновина.

Фёдор сделал несколько затяжек, глядя в стенку и подвёл итог:

– Мы-то с тобой продержимся. Хозяйство... да то, да сё. А как люди – не знаю. Вот хоть Кольку возьми. Конечно, если посмотреть прокурорским глазом, он продержится: и сад-огород, и сам самогонку гонит, а Клавка евоная торгует. Только это же не зарплата. Это ж не вечно. Вот, к примеру, бандюги наедут, да данью обложат. Или ментовка опять же... Что тогда? То-то!

Фёдор произносил эту длиннющую речугу, а сам тем временем расстегнул пуговицы на рукавах и стянул потом рубаху через голову, прихватив её медвежьей лапой сзади за ворот. Потом стал разматывать сарделечную гирлянду, обмотанную вокруг живота.

– Позвонишь Клавке, – распоряжался он. – Пусть забежит. Половину ей отдай. Соседи все же.

Нина огорчилась:

– Ох, Федя, Федя. Другой бы на твоём месте озолотел бы на такой работе. А ты...

– Ты, мать, не ворчи, – одёрнул жену Фёдор. – Надо по человечески. Вот, к примеру, случится у нас пожар и дом сгорит. Что ж ты думаешь – Колька с Клавкой не приютят? Конечно приютят.

И Фёдор, приспустив штаны, освободил привязанный к левой ноге батон колбасы.

– Два было. – пояснил он. – Второй пришлось Никодиму из охраны отдать. Ладно... Пусть подавится.

Фёдор выложил колбасу на стол и смягчился:

– Правду сказать, не делись – так и самому ничего не достанется.

Скрипнула входная дверь. Это прибежала радостная Клавка. Подошла к Фёдору.

– Спасибо тебе Федя! Кормилец ты наш!

Фёдор не стал всерьёз отвлекаться от щей. Только голову немного повернул в Клавкину сторону:

– Любишь халяву, Клавдя?

– А кто ж не любит? – засмеялась Клавка и пошла с Ниной в комнаты обговаривать свои бабьи дела. Нина уже из комнат крикнула:

– Феденька! Совсем сказать забыла. Сучка твоя потекла.

Фёдор обрадовался. Доел щи, запил стаканом киселя и, прикурив, вышел во двор.

Рэга, немецкая овчарка, на хозяина и внимания не обратила. Она суетилась возле будки, поджимая хвост и оглядывая двор. Потом садилась и, закинув правую лапу за ухо, начинала вылизывать под хвостом. Рядом с будкой стоял мелкий кобелёк породы кабсдох белый с чёрным.

– Ну вот, блин! – огорчился Фёдор. – Тебя, зараза, только тут не хватало.

Фёдор взмахнул обеими руками и кышнул на женишка. Думал – испугается псинка, убежит. Да не тут-то было. Кобелёк и ухом не повёл. Только приподнял верхнюю губу и показал клыки.

– Ты чё? Пугаешь меня что ли? – Удивился Фёдор. – Вот я тебя счас пугну, тогда поглядим.

Фёдор сходил в сарай и принёс грабли. Зашёл сбоку и врезал кобельку по жопе. Емко врезал. А тот даже и не вздрогнул. И снова показал Фёдору клыки, в этот раз сопровождая демонстрацию приглушённым рычанием.

– Ах ты, Дон Жуан хренов! – завёлся Фёдор. – Ну теперь берегись!

Фёдор снова ушёл в сарай, повозился там немного и появился с длинной жердью. На конце жерди болталась петля из электропровода. Фёдор изловчился и накинул петлю на шею влюблённого пса. Тот, похоже, не сразу понял что произошло. И начал упираться всеми четырьмя только когда Фёдор поволок ухажёра в сад. Но упираться уже поздно было. Фёдор поддтащил рычащее животное в яблоне в дальнем углу огорода и првязал бедолагу к стволу.

– Ну вот, парень! – сказал Фёдор довольно. – Теперь посиди пару дней да подумай что в жизни важней жрачка или баба. Я так выбираю жрачку. А ты решай.

Фёдор постоял ещё немного, покурил и пошёл в дом.

Только пришёл, как вломился Колька – сосед. Оглянувшись по сторонам, достал из-за пазухи бутылку.

– Ты только попробуй, Фёдя, что такое вышло! – зашептал Колька, по-прежнему воровски оглядываясь. – Нет! Ты только попробуй! По мозгам шибает, как поленом, а похмелья никакого!

Фёдор выставил на стол две рюмки, порубил колбаски да огурцов, достал хлеб. Хозяйствовал и ворчал:

– Ну, это ты, Коля, загибаешь! Быть такого не может, чтобы без похмелья. О таких чудесах история не знает. Это ж надо так придумать! Похмелья нет.

– Федя! Ты чё? Ты чё, мне не веришь? – обиделся Колька. Даже голос зазвенел.

– Я тебе верю, Коля, верю, – утешил Фёдор. – Только ты никому больше не говори, что от самогона похмелья нету. Засмеют.

– Ну, и пускай смеются, – парировал Колька. – Я, может, на этот напиток полжизни потратил, пока изобрёл. Пускай смеются. Распробуют – перестанут.

– А у меня что произошло, – начал Фёдор, разливая по стаканам мутно-синий напиток. – Нет! Ты только послушай, Коль! Потекла моя сучка Рэга. Ну, ты же знаешь, что там лишнего говорить. Взял я её щеночком у начальника охраны. Тот топить её нёс. Вышло им, видишь ли, распоряжение оставлять только кобельков. Я и забрал. Веришь ли – как с ребёнком нянчился. Ну, ты же сам знаешь.

– Как не знать, – перебил Колька. – Как не знать, когда она меня за нос укусила. Думал, блин, отгрызёт на хрен.

– Сам и виноват, – заступился Фёдор за собаку. – Нечего было к ней целоваться лезть. Да ещё на четвереньки стал, дурило пьяный! Что про тебя порядочная собака должна была подумать? Так о чём это я? Да! Потекла, значит, моя сучка. Я выхожу, а возле неё уже хахаль вьётся. Ну, был бы, понимаешь, пёс под стать. А то ни то, ни сё. Шпендик какой-то. Но рычит. Слышь, Коль! Он на меня рычит. Матом, значит, своим собачьим обкладывает.

– Ну? – удивился Колька. Выпил стакан до дна и стал закусывать.

Фёдор тоже свой выпил. Передёрнулся от отвращения. Закусил солёненьким.

– Из чего же ты это говно гонишь, Коля? – спросил ласково.

– Старинный рецепт, – ответил довольный Колька. – Секрет, – и перевёл разговор: – Ну, так дальше что?

– А, да! – вспомнил Фёдор. – Дальше что? Понятно что. Вообщем, привязал я этого псинку к старой антоновке, что за картошкой. Пущай посидит.

– А покажешь? – стало интересно Кольке. – Хочу посмотреть, какой нонче женишок пошёл.

– А чё там? – удивился Фёдор. – Покажу. Вот допьём и покажу. И денег за просмотр не возьму.

– Феденька! – в кухню вошла Нина Митрофановна. – Тут Клава сапожки принесла...

Нина Митрофановна стояла, прижимая к груди пару коричневых женских сапог, и заискивающе смотрела на Фёдора.

– Может возьмём, Федя? А то я в зиму – чисто босая.

Фёдор нахмурился:

– Нина. Ну, ты же сама знаешь – нет у нас лишнего. Зарплату задерживают... и вообще... Скажи Клаве – может подержит?

И начал наливать остатки.

Нина Митрофановна только вздохнула и вышла, всё так же прижимая сапожки к груди.

Выпили молча. Молча закусили. Потом Колька, желая поддержать Фёдора, замысловато покрутил в воздухе вилкой с насаженным на неё куском колбасы:

– Моя ведь, Федя, тоже... того... То ей то, то сё... Бабы. Им не понять, что взять-то негде.

Фёдор молчал. Тогда Колька спохватился:

– Ну, так где там твой кавалер? Покажешь или как?

– Пошли, – вздохнул Фёдор. Поднялся и покачнулся слегка:

– Ну и отраву же ты, брат сварил! Но по мозгам шибает.

– И что главное – похмелья никакого! – зарадовался Колька и тоже встал.

Вышли в уже начинающийся вечер и в стрекот кузнечиков. Фёдор заскочил в сарай и вышел со старой алюминиевой миской в руках. На ходу зачерпнул воды из железной бочки, стоящей под водостоком. Пояснил Кольке:

– Надо змеёнышу этому попить дать. А то сдохнет ещё.

– Это надо, – согласился Колька. – Это уж обязательно. Это... По-человечески надо.

И, проходя мимо поленницы, вынул из под дров ещё одну бутылку:

– Припрятал на всякий случай. Вдруг твоя заругается.

– Не заругается, – улыбнулся Фёдор. – Моя с понятием. Не то, что некоторые. Правда, и я не такой питок, как другие. Так... По случаю. Ну, что говорить? Сам знаешь.

Так вот за приятным разговором и подошли в конец огорода. Проходя мимо огуречных грядок Фёдор сорвал два огурца:

– Загрызть чем-то надо. А то твоё изобретение, Коля, уж очень на вкус поганое.

– А что ты, сосед, хотел? Чтобы и вкусно, и похмелья не было? Ишь ты какой.

Арестованный кобелёк стоял на прежнем месте. И всё так же улыбался сквозь губу.

Фёдор пододвинул к нему миску с водой, и пёс начал жадно лакать.

Колька тем временем вынул из кармана стакан и налил:

– Это уж действительно, – оценил он собаку и протянул Фёдору стакан. – Это не собака, а шпендик какой-то.

Фёдор выпил и стал хрустеть огурцом, когда «арестант» сказал по-русски:

– Миску ближе пододвинь, беспредельщик! Не видишь – верёвка горло давит.

Фёдор постоял немного, покачиваясь. Потом пододвинул миску с водой поближе к собаке. И только потом спросил:

– Коля! Ты слышал?

– Слышал, – ответил Колька шёпотом. – А что? Он у тебя и говорить может?

– Раньше молчал, – ответил Фёдор задумчиво.

– А что с вами, гадами, разговаривать? – продолжил женишок. – Я ваще прокурору буду писать!

– Пойдём, Фёдя! – потянул Колька Фёдора за рукав. – Пойдём скорее! Это нечистик. Нормальные собаки лают, а этот... Ну, ты же сам слышал!

– И то, – согласился Фёдор. И друзья, обнявшись, пошли к дому.

Вслед им неслось:

– Требую адвоката!..

Утром по традиции грузчики собрались в курилке. Помолчали. Потом Фёдор начал:

– Тут, мужики, такая штука. Прихожу вчера домой, а моя сучка Рэга потекла. И кобелёк уже какой-то прибился. На вид дохлятина дохлятиной, а говорит по-нашему. Я его привязал к старой яблоне, чтоб остыл. А он: «Требую адвоката!» – кричит.

Василий, мрачноватый мужик с недельной щетиной, улыбнулся:

– Это сколько ж ты, Федя выпил, чтобы собака заговорил? Я про себя помню... Был один раз налопавшись так – у меня дверь говорила.

– И что сказала? Дверь-то что сказала? – спросил Санька.

– Не помню, – снова улыбнулся Василий. – Так и уснул под дверью на коврике. Проснулся – ботинки сняли. Помню – говорила дверь, а что конкретно...

– Это жаль, – вступил Серёга. – Может она чё умного тебе сказала, а ты, дурила, забыл. Так сколько всё-таки ты, Фёдя, хлобыстнул?

– Да немного-то и выпил... – застеснялся Фёдор. – Колька самогонку выгнал по новому рецепту. Говорил, что похмелья от неё нет. Ну, надо же было пробу снять? А этот... говорит, что прокурору напишет.

– Как это нет похмелья? – удивился бригадир Петрович. – Это ты нам, Федя, не заливай. Не первый год вместе пашем. Это ты кому другому... Не может такого быть, чтоб без похмелюги!

– Как не может? – возмутился Фёдор. Как не может, когда есть. Вот у меня сейчас, к примеру, никакого такого похмелья. Вы что? Не верите?

Мужики помолчали, но уже по этому молчанию было понятно, что не верят.

– Хорошо, блин! – завёлся Фёдор. – Хорошо. Обзванивайте баб, что задержитесь и после работы ко мне. Будем пробовать.

– Ладно. Будем пробовать, – согласился Петрович. И скомандовал:

– Всё, мужики. Пора. Машины уже давно на рампе стоят.

Не задался день. Ну, просто, скажи кому – не поверит. В самом конце рабочего дня пришёл рефрижератор и пришлось его грузить аж до шести. Пока вымылись-переоделись, пока то да сё, уже и семь. Так что к Фёдору приехали около восьми. Там, правда, уже всё было готово. Стол накрыт. Нина хлопотала в кухне, а за столом сидел гордый Колька.

– Это ж где вас черти носят? – встретил Колька бригаду. – Мы уж тут на поиски собрались посылать. Нина в третий раз картошку разогревает.

– Работа, Коля, работа, – ответил Фёдор и показал мужикам рукой на стол. Расселись. Выпили по первой молча. Так же молча поели. Основательно закусили. Что уж тут? С работы. И только после второй не спеша заговорили.

– Из чего же, Коля, ты эту отраву варишь? – спросил Петрович. – Уж очень на вкус противная вышла.

– Тайна производства, – ответил Колька. – А тайна – она на то и тайна, чтоб никто не знал.

– Федь! – вспомнил Василий. – Ты собаку свою говорящую покажешь или для цирка бережёшь.

Фёдор засмеялся:

– Мне только цирка не хватало! Пошли покажу. Заодно и покурим.

Говорящий пёс втретил мужиков как и положено:

– Сатрапы! Душегубы! В ООН на вас писать мало. В комиссию по правам человека!

Мужики задумчиво курили, разглядывая чудное животное. Потом Петрович подвёл итог:

– А он, Федя, у тебя правозащитник оказывается. Куда тому Киселёву.

– Волки позорные! – надрывался тем временем кобелёк. А потом запел:

Петрович померковал ещё маленько, а потом порадовал Фёдора:

– А ведь этот... Он твою сучку, Федя, трахнет. Это уж ты не сомневайся. Ишь какой настырный!

– Федя! Мужики! Да куда вы запропали? – послышался голос Нины. – А ну-ка – в дом.

– Пошли, мужики, – сказал Фёдор. – Пошли. А с этим сучонком я сам разберусь. Только не лезьте я вас прошу. Только не встревайте. Дело тут семейное.

Нина ждала бригаду на крыльце:

– Вобщем так, мужики. Никуда я вас пьяных в ночь не отпущу. Ложитесь здесь. Жёнок я ваших уже обзвонила. А завтра проспитесь и на работу.

– Это резонно, – одобрил Петрович. – Пошли. Ещё по рюмочке и в люльку.

Из дому выскочил Фёдор с двухстволкой в руках:

– Только не встревайте, братцы. Вы только не лезьте.

И побежал в огород.

– Пошли, мужики! – скомандовал Петрович. – Дело тут... Сами понимаете.

Ладно. Пошли, выпили по рюмке для сна. Потрепались о том, о сём. Укладываться начали. А Фёдора всё не было. Потом уже, когда Серёга захрапел с присвистом, грохнуло два раза.

Когда Фёдор проснулся, бригада уже сидела за столом. Пили чай. Молчали. Фёдор быстренько ополоснулся. А когда оделся мужики были уже на выходе и в очередь благодарили Нину за стол.

Утро туманилось и бодрило прохладцей. Фёдор выбежал из дому и увидел, что бригада стоит возле собачьей будки. Там суетилась Рэга и, точно так же, как и позавчера, стоял кобелёк, порыкивая на мужиков сквозь верхнюю губу.

Петрович спросил:

– Федя! Он у тебя что? Бессмертный что ли? Я же сам слышал вчера, как ты его пульнул.

– Не смог я, братцы... – повинился Фёдор. – Не смог да и всё. Стоял, стоял... Прицелюсь в гада, а курок нажать не могу.

– А что так, Фёдя? – улыбнулся Василий.

– Знаешь, Вась! Я ведь к своей тоже за пятнадцать километров бегал. И меня били, и я бил... Я стоял, стоял... Много чего вспомнил. А потом отвязал этого... Да и в воздух выстрелил, – сказал Фёдор негромко а потом спохватился:

– Вы, мужики, идите. Автобус скоро. А я догоню. Я быстро...

Фёдор вернулся в дом и подошёл к Нине:

– Ты, Нина, вот что... Ты это... Сапожки Клавкины возьми. Деньги сама знаешь где.

– А как же, Федя?..

– Проживём, мать, как-нибудь. А босой в зиму – это не дело.

И Фёдор потрусил вдогонку бригаде. И перешёл на шаг, когда уже слышен был смех:

– Ну, Колька! Вот удружил, так удружил! Собака заговорила!

И, главно, что похмелья никакого!..

Потом обернулся Петрович:

– Ты давай, Федя, шевелись! Мы тут с ребятами договорились. Разберём твоих щенков, если что. Чтобы не топить.