НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ Выпуск 24


Карлос ФУЭНТЕС

АУРА

Рассказ




Моя приятельница Сусанна Николаева, переводчик испанской и латиноамериканской литературы, занятая работой над большими сложными произведениями, пленилась как-то раз изысканной новеллой мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса "Аура": перевела ее для собственного удовольствия и положила в стол.
А в прошлом году весь мир праздновал юбилей Фуэнтеса, романиста, рассказчика, теоретика, еще в 1987 году ставшего лауреатом Сервантесовской премии (некоторое подобие Нобелевской в испаноязычном мире).
Вот я и попросила Сусанну извлечь ее перевод из стола и разрешить мне послать его в "Крещатик". Пусть и русскоязычный читатель почувствует особенность и прелесть этой без конца переиздающейся в оригинале новеллы.
Конечно, "Аура", как и вся нынешняя, такая востребованная латиноамериканская литература "вещь со сдвигом": замешана она на мифе о вечной жизни и вечной молодости, и при этом вполне современна.

Нина Снеткова


I


Ты читаешь объявление: такие предложения попадаются не каждый день. Читаешь и перечитываешь это объявление. Кажется, оно обращено к тебе и ни к кому более. В рассеянности роняешь пепел от сигареты в чашку с чаем, который ты пил в этом грязном дешевом кафе. Прочти-ка еще. Приглашается молодой историк. Любящий порядок. Добросовестный. Знающий французский язык. В совершенстве владеющий разговорным. Способный исполнять работу секретаря. Молодость, знание французского. Желательно, чтобы жил какое-то время во Франции. В месяц три тысячи песо. Питание, удобная комната, солнечная, располагающая к занятиям. Не хватает только твоего имени. Не хватает только, чтобы крупные, жирно набранные буквы объявления извещали: Фелипе Монтеро. Приглашается Фелипе Монтеро, недавний стипендиат Сорбонны, историк, обремененный бесполезными знаниями, привыкший рыться в пожелтевших бумагах, преподаватель частных школ, получающий девятьсот песо в месяц. Все это подозрительно, можно принять за шутку. Донселес 815. Явиться лично, телефона нет.

Берешь свой портфель и оставляешь чаевые. Думаешь, что другой историк в подобных же обстоятельствах прочитал это объявление, опередил тебя и занял место. Пытаешься отключиться, пока шагаешь к перекрестку. Ждешь автобус, зажигаешь сигарету, молча повторяешь даты, которые должен помнить наизусть, чтобы эти сонливые дети тебя уважали. Ты должен приготовиться. Автобус подходит, и ты внимательно рассматриваешь носки своих черных ботинок. Суешь руку в карман, перебираешь медные монеты, извлекаешь тридцать сентаво, зажимаешь их в кулаке и тянешься рукой к железной перекладине автобуса, который никогда не останавливается. Прыгаешь, проталкиваешься вперед, платишь тридцать сентаво, с трудом устраиваешься среди стиснутых пассажиров, едущих стоя, хватаешься правой рукой за поручни, плотно прижимаешь к боку портфель и рассеянно опускаешь левую руку в задний карман брюк, где хранишь билеты.

Ты прожил бы этот день подобно другим дням и не вспомнил бы о нем, если бы на следующий день, снова устроившись за столиком кафе, ты не попросил бы завтрак и не открыл бы газету. Дойдя до страницы с объявлениями, ты снова увидел эти набранные жирным шрифтом буквы: молодой историк. Никто не отозвался вчера. Перечитай объявление. Остановись на последней строке: четыре тысячи песо.

Твое воображение поразит, что кто-то живет на улице Донселес. Ты всегда думал, что в старом центре города уже никто не живет. Ты медленно идешь, пытаясь разглядеть номер 815 среди скопления старинных колониальных дворцов, превратившихся в мастерские по ремонту часов, обувные магазинчики и лавки по продаже прохладительных напитков. Номера пересмотрены, прибиты новые, перепутаны. Номер 13 рядом с номером 200, старый мозаичный номер 47 поверх нового, написанного мелом: теперь 924. Ты пробегаешь взглядом вторые этажи: и там то же самое. Тишина не нарушается музыкой, лампочки не горят, никакие мелочи не украшают это второе лицо зданий. Гармония из те сонтле[1]. Ниши с изуродованными святыми, увенчанными голубями, резной камень в стиле мексиканского барокко, балконы с жалюзи, маленькие оконца и металлические желоба. Фигурные из известняка украшения, венчающие трубы. Темные окна с зеленоватыми длинными занавесками: вот окно, от которого кто-то отошел, когда ты посмотрел туда, посмотрел на портал, увитый причудливым виноградом. Опустил глаза и увидел облезлый подъезд и различил 815, прежде 69.

Понапрасну ты дергаешь за ручку, за эту металлическую голову собаки, истертую, почти гладкую: очень похожую на голову зародыша собаки в музеях естественных наук. Кажется, что собака улыбается тебе, и ты отдергиваешь руку от холодного металла. Дверь по