| ПОЭЗИЯ | Выпуск 28 |
|
Commentarius perpetuus
1 Еду, еду, еду и еду. Дорога всегда начинается с колеса, колесом и заканчивается, примерно как русская литература. Радищев поехал из Петербурга в Москву, чтобы Анна Каренина попала под колеса его поезда. Еду, еду и еду в Англию, недоумевая, с чего это мне приспичило ехать в Англию именно тогда, когда решила начать поэму об архангельских вздохах. О Михаил, о Гавриил, о Рафаил... Еду, еду и еду по Англии. Напротив меня, в электричке Лондон – Брайтон, сидит англичанин – брови домиком, губы бантиком, сам из Брайтона – читает газету. Живой англичанин, подумать только! Вылитый Чарли Чаплин. Кондуктор закричал так, что разорвалось сердце: "Эй, не вздумай пропустить свою станцию!" А я и не думала ничего пропускать. За окном пасутся овцы, коровы, летают пчелы, крадутся большие кошки ("Sunday Times" сообщила о новой партии пантер и ягуаров, выпущенных доброхотами в графстве Сассекс), а я еду и каждая станция для меня – конечный пункт прибытия. Голоса куют железо, попутчик развязывает губы, чтобы мне улыбнуться: "Не бойся, милая, ты всегда и везде дома". 2 От начала до конца и от конца до начала одинаковое расстояние, из чего следует, что прошедшее и будущее имеют одну длину. Ехать туда все равно, что ехать обратно, а настоящее там, за окном. Какое к нему отношение я имею, и если имею, то в прошлом или в будущем? Настоящее там, где тебя нет, потому лишь туда и стремишься обычно попасть. 3 Страна слежалась… Переворошить ее камнями на пляже, перевернуть каждый на другой бок, рассмотреть внимательно: кто тут бритт, скотт, англ, сакс? Берег усыпан безмолвными криками древних племен, некоторые я забираю с собой. Океан выбрасывает все больше и больше каменного народа, чтобы потом утащить в пучину и вернуть вновь на остров. Всё проходит, кроме Англии. Этот остров омывается любовью, хотя пена тут богинь не рождала. Пена рождает туман, туман рождает тайну, а тайна рождает сумасшествие. Чаадаев – русский философ - нашел здесь два века назад свою тайну, а в России его за это обязали быть сумасшедшим. Возле старого пирса неторопливо он прохаживался, наклонялся, поднимал то один, то другой глазастый камень; иногда клал его в карман сюртука, иногда оставлял на месте, чтобы время спустя я его подобрала, мгновенно узнав, и припрятала здесь же для того, кто ступит на этот берег через еще одну сотню-другую лет. 4 Не хочется этого и не хочется того, но кто меня спрашивает. Лопаются мыльные пузыри, на голову тебе стараются напялить шутовской колпак, "бэби" со всех концов сократившегося света старательно высовывают и всовывают языки. Парад геев в столице геев. Бердслей ворочается в гробу. Процессия беснуется под окнами георгианского дома, где он провел свое невинное детство, а я неделю в гостях у многодетного художника. Немцы из Японии, японцы из Германии радуются, мычат, руки у них заняты треской с картошкой. Треска фотографирует поливающих друг друга кока-колой лесбиянок. Стонут: лето в этом году ну такое жаркое, что рельсы плавятся, не говоря уже о прочем. Вот и нужно кривляться, трясти языками и выкрикивать по-русски: "O, shit!". Боже правый! Этот парад заползает в сердце, стеклит глаза, извивается в мозге. Но вот очередной патруль тумана выходит из моря и бесноватые разлетаются летучими мышами, разбегаются крысами. Их больше нет, и остается только старая добрая Англия, которая смотрит мне в глаза. 5 За окном трехэтажного дома на Marine Parade взошла пергаментная луна. Вот какая она в старой Англии, где даже Шекспир луноподобен. Шторы, присобранные как платье принцессы, рвутся на бал. Подгоняет их, конечно, вернувшийся ветер. Океан дышит так глубоко, что умереть невозможно. Очень луна тяжелая, потому читать ее трудно. Руки устали держать очередной её том, полный мыслей длинных-предлинных, как пасьянс. Раскладываешь их, раскладываешь, а они не сходятся. С короткими мыслями много проще, - завязал их шнурками или косынкой на горле, и продолжай себе пялиться на парадный портрет луны, под которой все та же Англия с десятью миллионами затылков, что давно уже не просятся под топор. Горизонтальность Англии позволяет ей завершать горизонты, оттого англичанин всегда и везде остается англичанином. Мысли у англичанина цветут садиком, который он каждый день пропалывает, глаза англичанина - невинные незабудки или анютины глазки. Но цветы быть должны защищены, вот и видишь здесь столько оград. Посмотри в глаза англичанину: обнаружишь ты там себя? Конечно, ты там себя не найдешь. Англичанин – неприступная башня, окруженная рвом глубоким, что до краев заполнен телами врагов старой и доброй Англии, оставившей в любом закоулке мира своё последнее слово. 6 Взяв за правило молиться в дороге ангельским силам, высматриваешь их повсюду. Михаил защищает от зла, Гавриил шлет благие вести, а Рафаил сопутствует в путешествиях. При этом он весельчак и всегда готов пошутить. Вот архангел Рафаил стоит в двух шагах от меня на автобусной остановке в твидовом пиджаке, абсолютно необходимом ему для поездки из Брайтона в Лондон. У меня в руках сумка, у него в руках моя жизнь, за которую он отвечает. Твидовый пиджак в сороко- градусную жару несомненно смущает. Но в Англии и архангелы – джентльмены по виду и считают, что напрасно Леонтьев кричал о вреде пиджаков для народов. Так что в своем пиджаке и отглаженных брюках Рафаил интересуется у водителя: "Идет ли этот автобус до Стокгольма?" "Конечно, идет, но не сегодня, – отвечает водитель (тоже из ангелов). – Через неделю. Ну, а сегодня только до Лондона без остановок". 7 Дубы, каштаны, буки, клены, шиповник, жимолость, сон-трава, розы, пионы, золотые шары… Индусы, пакистанцы, китайцы, курды, все без исключения в семейных трусах и в шляпах с фазаньими перьями. Американцы со всех прерий, арабы со всех пустынь, азиаты со всех степей, русские со всех лесов и подворотен. Языки, говоры, наречия, диалекты… Ермолки, тюрбаны, шляпы, паранджи, платки… Розанов, еще один русский сумасшедший, опростоволосил славянскую философию, сорвал с нее православный платок, утопил в микве. К английской философии не подступись!.. Синагоги, мечети, тадж-махалы, соборы оплетают паутиной времени каждое лицо. Памятники истории, антиистории, культуры и бескультурья врастают в землю, как поэты. Только четверо ливерпульцев летучи, где их только не встретишь: за бесконечным завтраком, на подстриженном газоне, на берегу Темзы, отмывающей деньги, или на рынке. Английский товар всегда в цене. Особенно в России. Там еще в русско-турецкую войну неизменно говорили: "О, отличная шинель, английского, стало быть, сукна". Английские птицы тоже в цене, вернее их яйца. Они откладывают яйца, мы составляем из них коллекции представлений. Представлений о том, что остров больше мира, что остров поглотил мир. Сари, смокинги, топлес, лапсердаки... Знакомства, встречи, разлуки, смерти… Кто только тебя не открывал, Англия, кто только тебя не открыл. Вот и я выбросилась на твой остров новым Робинзоном, никак не дождусь Пятницы. Друг художник от этой роли отказался, – приготовился умирать. Я убеждаю его: не умирай, друг, успеешь, тебе еще надо разбить три сада, родить трех детей и, наконец, живописать трех архангелов. 8 Крики чаек (по-моему, чаек; меня поправляют: бакланов), вопли детей, гудки автомобилей, лай собак, стук гальки, смех волн и музыка, музыка… Люди отдыхают, как заведено, едят, как заведено, пьют по той же причине пиво, ссорятся между собой, как чайки, ни за что не уступят друг другу промасленную коробку от пиццы. Ты мне надоел, fuck off , это ты мне надоела, fuck you. Из моря выходят два русских киллера, одетые, как заведено: черные костюмы, черные галстуки, черные очки, в руках черные туфли, в тон всему остальному. Меня они убивать не будут, я им не интересна, они приехали убить Англию. Русских здесь больше, чем англичан, среди них Герцен, Достоевский и Ленин. Блуждают по Брайтону, гуляют по Лондону, осматривают Королевский павильон и Всемирную выставку, делают выводы. Русские чаще других делают выводы, к которым спешат прислушаться не очень секретные службы. Что хорошо, что плохо? Ориентиры потеряны. Слова – только шум, к которому орган слуха почти равнодушен. Стук шаров, сирена "скорой помощи", цоканье каблуков, рев пары самолетов, читающих небо по системе Брайля, шелест "Times" и оберток от брайтонских леденцов. Ухо воспринимает всё, кроме слов. Еще пара русских разводит костер на пляже и печет в нем картошку. Делают это они со смехом. Завтра море на этом месте будет Черным. Сколько лет понадобится, чтобы смыть следы первобытной стоянки русского человека, который начитался Достоевского и пришел убивать старую добрую Англию. Художник, у которого я в гостях, обожает Китса и садик миссис Гарнет. Он говорит: "Вам, русским, есть чем гордиться". Ну, да, я и горжусь тем, что насобирала столько камней на берегу. Разбрасывать их еще не время. Художник живет одиноко, боится налоговых инспекторов, старости и смерти. Обещаю ему долгую и безбедную жизнь. Любуюсь человеком, которому не надоело произносить слова. Раз или два раза в день он исчезает куда-то, как мистический Ноттингемский лев, но неизменно появляется вечером, чтобы поговорить о Бранкузи, Тернере или Микеланджело, смотря по погоде. 9 Русские скрепляют братство не кровью, а только разговорами, выкладывая о себе всю подноготную, давая ответы друг другу, не дожидаясь вопросов. При этом русским всегда что-то кажется, мерещится, вспоминается, во что-то верится…. Особенно в Англии. Особенно на 3 Powis Gardens. О Михаил, о Гавриил, о Рафаил... О Даниил... От архангелов к тишайшему пророку, от пророка к переводчику и поэту, что живет беспокойно со своей русской женой возле греческой церкви св. Михаила. Впрочем, русские, как и другие люди, обычно путешествуют по свету, чтобы увидеть горы и реки, мосты и площади, грифонов и львов, и полагают, что вот и увидели. Я же, если куда уезжаю, то не для того, чтобы приехать туда, а чтобы уехать. Покинуть мне пришлось так скоро брег "туманный Альбиона". Но не одной – в компании отличных провожатых, до Швеции мне с ними по пути. 10 Сухие поцелуи старательных геев, изображающих счастье за моей спиной, расстреливают воздух на пути из столицы. Тысячи образов за окном утреннего автобуса, что спешит в аэропорт, мелькают чужими снами. Поле ныряет за лесные опушки, чтобы потеряться в причесанном тумане. Завидная судьба, вздыхаешь ты, обгоняя наивный пейзаж. Сзади Содом величает Гоморру "бэби". Нет, ты не желаешь им участи Сталинграда, но и сам не торопишься превратиться в Лотову жену. Потому страдаешь, как всегда, когда пытаешься остаться наедине с бесшумным созерцанием пророчеств, навеянных архангельскими крыльями. Август 2003 – Октябрь 2004 |
|
|
|