ПРОЗА Выпуск 30


Александр ЛОГИНОВ
/ Женева /

Итальянское каприччо

Рассказ



« – Ну, а слова, слова-то вы любите?

– О! Я обожаю слова, но при чем здесь слова? Слова – потрясающее сырье, слова – сакральные ингредиенты.

– Ага! Значит, метафора – это кулинария. А готовить еду вы очень любите.

– Нет, месье, метафора – вовсе не кулинария. Кулинария – это скорее син-таксис. Метафора – это сплошная мистификация: надкусываешь морковь, а ощу-щаешь вкус помидора, надкусываешь помидор, а ощущаешь вкус дыни, вгрызаешься в дыню и чувствуешь вкус горькой редьки, затем...

– Да-да, я понял, можете не продолжать...

– Ничего вы не поняли. Для того чтобы вы по-настоящему поняли, что такое метафора, мне следовало бы продолжать эту незатейливую игру в течение многих и многих часов, ибо любитель метафор не останавливается никогда; он продолжа-ет сыпать метафорами до тех пор, пока какой-нибудь доброхот не заткнет ему рот кулачным ударом в рыло».

Амели Нотомб. «Гигиена убийцы»


1


Ссохшийся в утлую лодочку листик каштана нервно скользил по лоснящимся шишкам каменной мостовой, лениво сползающей под гору в плотную сень примос-тившейся у подножья плюшевой кипарисовой рощи. Легкое колыхание распаленно-го предвечернего воздуха, задающее хитроумный рисунок исполняемому лодочкой танцу, морщило оловянной рябью прильнувшее к роще бирюзовое озеро и обдавало мартеновским жаром лица усталых и ошалевших от зноя туристов.

Листик внезапно подпрыгнул и, подчиняясь воле или прихоти неведомого хо-реографа, покинул пределы раскаленной булыжной реки, юркнув в радушную дверь ресторана «Глория ди Верона», совмещающего почетные функции трапезной и вес-тибюля одноименной гостиницы вполне респектабельной категории.

Притаившийся в темном коридорном провале жирный паук-метрдотель бросил тусклый тяжелый взор на споткнувшийся о его ноги горчично-коричневый чёлн и, по-колебавшись секунду-другую, резким, подлым тычком лакированной туфли отправил непрошеного клиента в новое плавание.

– Uffa! Zut! Verflixt! Mierda! Shit! – разрядил кто-то лихо в пространство обойму визгливых вавилонских проклятий.

Метрдотель отпрянул с каменного крылечка гостиницы в горловину кургузого коридора и спрятался за одну из створок распахнутой внутрь помещения двери.

Через мгновенье он опасливо высунул из-за створки обширную бритую голову.

В проеме парадного входа изящно корчился человеческий силуэт.

– Так-то вы встречаете изголодавшихся странников, нелюбезный синьор! Чуть коленную чашечку мне не расквасили, не расколошматили чугунным своим башма-ком! Ой-ой-ой-ой! Ну, если трещина, конечно, еще под великим сомнением, то синя-чище я точно заполучил! – потирая ладонью ушибленное колено и пританцовывая от боли, причитал-подвывал глухим патефонным бельканто с придушенным иностран-ным акцентом аккуратный пожилой джентльмен в ладном костюме слегка кабачко-вого цвета.

Оплошавший чревослужитель, живо состряпав на широкоформатном лице от-кровенно фальшивую гримасу раскаяния и сострадания, сноровисто расшаркался, когтисто подхватил джентльмена под локти и, нашептывая ему на ухо тривиальный набор любезностей и извинений, обходительно-неотвратимо повлек его в дышавший дубравной прохладой полумрак заведения.



2


В ресторанчике было не так уж темно, но глаза незнакомца, скоропостижно ли-шенные безумного разноцветия улицы, принимали уютную приглушенность отцен-зуренного плотными занавесками света за клубящуюся пелену поздневечерних су-мерек.

Спустя секунду через быстротечно редеющий полумрак начали проступать смуглые спины квадратных дубовых столов, застывшие в горделивых, осанистых позах рослые стулья с красными атласными спинками и сиденьями; с левого бока открылась уползавшая куда-то под потолок массивная деревянная лестница, оторо-ченная бордовыми кожаными перилами.

У разноцветно-витражной, похожей на гигантскую брошь двухстворчатой двери, симметрично раздраивающей дальнюю стену зала, вычурно задрапированную пур-пурным бархатом и по обе стороны обильно увешанную почерневшими от времени и безделья стилетами, алебардами, арбалетами и прочими еще более хитрыми арте-фактами для умерщвления ближних и дальних, перешептывались двое официантов, облаченных в черные брюки неоклассического покроя и романтические лилейные сорочки с раскосыми красными бабочками на кадыках.

Ресторан был удручающе пуст.

Лишь в правом дальнем углу под угрожающе навис