| ПРОЗА | Выпуск 31 |
ПРОЛОГ
В ночь перед отправлением в путешествие я спал неважно. На улице дул суровый норд-вест, мокрый снег облеплял окна, за которыми видно было мутное пятно качающегося фонаря и темная фигура старого гренадера под ним. Я лежал на кровати, вспоминал свою милую, благословенную Шотландию и проклинал тот момент, когда согласился принять предложение инсургентов российского императора Петра Великого и поступил к нему на службу. Два дня назад я получил назначение на экспедиционный корабль «Бигль», заведующим по научным наблюдениям. Нам на «Бигле» предстояло совершить путешествие по Финскому заливу, неизведанному и коварному углу Балтийского моря. По берегам залива жили таинственные племена чухонцев, чудинов, финнов, гипербореев, и там нашли свою гибель тысячи храбрых моряков, выброшенных могучим Гольфстримом на острые прибрежные скалы и обретших могилу в вечноголодных желудках дикарей.
Заснув тревожным сном только под утро, я был вскоре разбужен моим верным денщиком Архипом.
– Вставайте, барин! – услышал я слова сибирского бородача, сказанные громким басом. – Я, поди как, и самовар вздул! Да, индыть, чуть не забыл – вас на калидоре какая-то барыня уж как час дожидается.
– Ах ты, дурень! – крикнул я, мгновенно вскочив с постели и нанося этому недоумку ряд коротких ударов в его жирное брюхо. – Что же ты, скотина, не разбудил меня раньше?!
– Не посмел-с, – мычал подлый Архип.
– Мужик не виноват, – раздался от дверей женский голос, и я увидел ее сиятельство княгиню Дашкову, президента Российской Академии Наук. – Я сама не велела вас будить.
Пока я в ужасе натягивал на себя одежду, бормоча несвязные извинения, княгиня с легким презрением смотрела на меня, и наконец произнесла со значением, как бы объясняя предыдущее:
– Я считаю, что будущему герою необходимо выспаться перед столь серьезным путешествием.
Наконец, я кое-как оделся и смог выдавить из себя: «Я к вашим услугам». Меня мучил сильный стыд. Украдкой взглянув в зеркало, я увидел, что лицо мое совершенно пунцово.
– Мистер Дарвинь! – сказала ее сиятельство, – у меня для вас конфиденциальное сообщение.
Тут только я сообразил, что Архип стоит у дверей и с глупой ухмылкой таращится на меня.
– Архипка! – заорал я, – а ну пошел прочь отсудова!
– Мистер Дарвинь, – заговорила Дашкова, – Академия Наук, как вам известно, возлагает на вас руководство научной частью экспедиции по Финскому заливу. Вам предстоит собирать данные географического, геологического, этнографического, биологического, навигационного характера, а так же вести метеорологические наблюдения и проверить кое-какие астрономические теории наших ученых. Учитывая огромный объем работы, Академия выделяет вам двух помощников: профессора минералогии Федора Ивановича Зегера и ученого-ориенталиста, доктора Илью Исааковича Либермана, специалиста по примитивным народам. Вы с ними скоро познакомитесь. Это первое. Далее, – продолжала говорить княгиня, – подлинная, вернее, главная цель экспедиции «Бигля» – проверить возможность выхода через Финский залив в Сарацинское море.
– А... дык это... в Сарацинское море?! – я не мог сдержать изумления.
– Да, в Сарацинское море, в тыл к нашим заклятым врагам, к Турции! – холодным и жестким голосом проговорила княгиня. Затем голос ее потеплел:
– Чарльз Джонович! Дорогой Чарльз! (Да, она именно так и сказала: «Дорогой Чарльз!») То, что я вам сейчас сообщу, будет известно еще только полудюжине людей на корабле и не более, чем дюжине людей во всем государстве. Так вот, наш молодой государь-император, благослови его Господь! – и княгиня перекрестилась, – настолько заинтересован в положительном результате экспедиции, что сам примет в ней участие. Конечно же, инкогнито.
ПОДГОТОВКА К ОТПЛЫТИЮ
Я шел по набережной Невы к Академии Наук, сзади пыхтел Архипка, таща сундук с оружием, инструментами и припасами. Настроение мое решительно изменилось по сравнению с ночным, как изменилась и погода. Дул несильный зюйд-ост, солнце временами проглядывало сквозь облака, по Неве плыли опавшие листья, но не это было причиной моей бодрости. Я был под впечатлением разговора с кн. Дашковой. «Дорогой Чарльз!», – все время вертелись в голове ее слова. Еще вспоминалось, как среди многократных наставлений беречь царя Петра и всемерно ему помогать она один раз сказала: «Берегите также и себя», и, прощаясь, очень тепло произнесла: «И да хранит вас Бог!». От этого я чувствовал небывалое воодушевление и, шагая по набережной, дал себе клятву верно служить, не щадя жизни, своему новому отечеству и государю Петру Великому.
Вот, наконец, и здание Академии, напротив которого был пришвартован «Бигль»[1]. Экий красавец-корабль! Я загляделся, и было отчего – недаром экспедиция стала возможна только благодаря его постройке. «Бигль» был вершиной науки и техники. Строили его архангельские корабелы, братья Черепановы, имевшие немалый опыт плавания в Северо-Архангельских морях. Они были знамениты созданием нового способа вязать шканцы, благодаря которому «Бигль» готов был на равных поспорить со шквалами Финского залива. Изящный плоскодонный корпус корабля с полосой ледовой защиты придавал «Биглю» сходство с турецкой боевой фелюгой, и это впечатление усиливали ряды внушительных пушек по бортам (хотя это был не военный корабль). Но «Бигль», впервые в Европе, превосходил фелюгу в маневренности и скорости, а это было уже кое-что!
Горе было кораблям, заблудившимся в туманах около Петербурга или сорванным с якорей осенними наводнениями и унесенным в Финский залив. Ни один самый отчаянный пират с самой безумной командой ни за какие сокровища, даже спасаясь от погони не рискнул бы углубиться в него. Неистовые течения, айсберги и ледяные поля, острые скалы и бесчисленные рифы, и острова, усеянные обломками кораблей и костями моряков – вот что это было за место.
Ходили, впрочем, мутные и туманные слухи, что, будто бы, знаменитый бунтовщик Разин на одной ладье, с горсткой сподвижников рискнул бежать в Финский залив после поражения своих отрядов в бою при Шлегельбурге. Это было так называемое «Ледовое Побоище», решающее сражение всей Крестьянской войны невдалеке от Петербурга, на берегу Невы, в котором крестьянскую армию полностью разбили войска и флот Алексея Михайловича, отца нынешнего российского императора. После битвы сам Разин исчез, и официально считался пропавшим без вести, но его, якобы, видели через два дня выплывающим из-за Васильевского острова на стрежень. Однако, согласно более популярной версии, Разин переменил имя и внешность, из знаменитого флибустьера превратился в знаменитого филистера, и еще по сию пору, как будто, проживает где-то в провинции в сытости и спокойствии[2].
И вот теперь корабль с исконно русским название «Бигль» готовился бросить заливу вызов.
В толпе перед Академией я с трудом разыскал капитана «Бигля», Сергея Макаровича Шеболдуева.
– Давайте, давайте, скорей грузите свой скарб! – закричал он, увидев меня. – И вот еще что: вас тут всюду ищут двое ваших ученых.
Отправив Архипа с вещами на корабль, я тоже направился на поиски Зегера и Либермана. Найти их оказалось нетрудно: оба выделялись среди провожающих и нашей академической публики своими весьма оригинальными нарядами. Зегер носил подчеркнуто русопятский кафтан и треух, а Либерман, верный своим ориенталистским предпочтениям, был в ватном стеганом халате. Кроме того, у каждого на плечах висела казенная двуствольная тулка, а у ног стояли огромные рюкзаки со снаряжением.
Заметив меня, Зегер и Либерман вытянулись по стойке смирно, и молодецки гаркнули:
– Здравия желаем, господин мичман!
– Здравствуйте, господа! – ответил я им, внутренне усмехаясь, и поочередно троекратно облобызался с обоими. Дело в том, что накануне, решением Коллегии военно-морских дел, мне, как начальнику научной части экспедиции, было присвоено звание «мичман», а профессорам Зегеру и Либерману – звание «подпрапорщик», что соответствует, по морской табели, подбоцману. Это, конечно, ничуть не повлияло на наши добрые отношения в дальнейшем.
Поднявшись с моими учеными на корабль и проведя их в научную каюту, я поручил их обустройство многофункциональному Архипу, а сам вышел на палубу.
Подготовка к отплытию, в основном, завершалась. Все нижние чины заняли места согласно штатному расписанию. Офицеры прощались на берегу со своими семьями – для гражданских лиц вход на борт был закрыт.
Публики, пришедшей проводить нас в плавание, было не много – не более десяти тысяч человек. Отчасти это можно было объяснить тем, что мосты, связывающие Остров с остальными частями города, были в этот день перекрыты полицией. Правда, многие горожане пришли поглазеть на другой берег Невы, и в районе парка им. Декабрьского Вооруженного Восстания было очень многолюдно. Я достал трубу и стал разглядывать дальний берег в надежде увидеть кое-каких знакомых. В это время ко мне подошел офицер:
– Здравствуйте, господин Дарвинь!
– Мы знакомы? – удивился я.
– Нет, – приятным тоном ответил тот, – у нас еще не было повода познакомиться лично. Но моя должность обязывает меня знать всех, кто находится сейчас на борту. Позвольте представиться: Евгений Ольденбургский, начальник службы внутренний безопасности нашей экспедиции.
Мы обменялись рукопожатиями, и он продолжал:
– Я приглашаю вас пройти сейчас в салон. Адмирал Черенц объявил о сборе всего руководящего состава. Я провожу вас.
Пока мы шли, я спросил, велика ли его служба?
– Увы, я не могу сказать вам точно, не потому, конечно, что не знаю, а потому, ну, что это ни к чему знать вам. Но только не обижайтесь! – поспешно добавил он, – и не подумайте, что я вам не доверяю. Напротив! Более того, я скажу вам приблизительно, что моя служба немногим более чем ваша научная часть. Она состоит из, всего лишь, Отдела внутреннего аудита, Отдела по работе с персоналом, Отдела внешних сношений, ну, и еще парочки мелких отделов. Но все эти отделы-подотделы не должны вас волновать. Если что, уважаемый Чарльз Джонович, обращайтесь лично ко мне в любое время. Я работаю круглосуточно.
«Ничего себе – «немногим больше моей»!» – подумал я. В моем подчинении всего-то и было два человека.
Зайдя в салон, мы застали всех уже в сборе, не было пока только начальника экспедиции Черенца. Присутствовали, кроме меня, Ольденбургского и капитана «Бигля» Шеболдуева, командир Отдельной роты Преображенского полка полковник Преображенский, знаменитый храбрец – полк, которым он командовал, при жизни Преображенского получил его имя, а Отдельный усиленный батальон, собранная из лучших солдат полка, составлял военные силы экспедиции, и, из знакомых мне, Главный интендант экспедиции, Василий Андреевич Жуковский – первейший российский поэт того времени, автор таинственных и темных элегий. Было в салоне и двое неизвестных мне господ. Ольденбургский любезно представил нас друг другу. Одним из них был Глава миссионерского отряда, и, по совместительству, Старший священник экспедиции, о. Афанасий Александропулос, другим – Зав. медсанчасти, штабс-доктор Лефорт мл., сын того Лефорта, именем которого назван район Москвы.
Тут в салон вошел Черенц.
– Здравия желаю, господа! – поздоровался он. – Надеюсь, вы успели познакомиться?
О Черенце, я думаю, мне стоит немного рассказать отдельно: барон Черенц был одним из трех «Великих армянских гномов». Черенц, Норенц и Бакунц, возглавлявшие одно время Армянскую республику, являвшуюся федеративной частью Турции, объявили сначала о выходе Армении из войны с Россией и подписании сепаратного мирного договора, а затем и о разоружении дислоцированных на территории Армении турецких гарнизонов и военных частей. Это вызвало отправку в Армению турецких экспедиционных сил, которые, несмотря на упорное сопротивление армянской национальной армии и российских добровольцев, захватили столицу Армении, после чего Стамбул объявил о преобразовании Армении в одну из своих провинций и лишил ее, таким образом, национальной автономии. Черенц, Норенц и Бакунц со своими сторонниками скрывались в пещерах горы Арарат, откуда они производили партизанские вылазки против турецких экспедиционных частей. Тогда-то они и получили прозвище «армянские гномы» за свои широкополые войлочные колпаки и длинные бороды, которыми они обросли в пещерах. Но, в конце концов, турецкие войска выследили их, и Норенц с Бакунцем были убиты в бою, а Черенцу с несколькими десятками бойцов удалось бежать во Владикавказ. Впоследствии он принял российское подданство и был направлен на руководящую работу. И вот теперь, получив звание «адмирала», возглавил экспедицию «Бигля», что, учитывая его отношение к туркам, было понятно.
Адмирал подошел к каждому из нас. Мы называли свои фамилии, и, после рукопожатия, символически обнимались. Типичный обычай русских тех времен.
– Я собрал вас, господа, чтобы ознакомить с Приказом №1 за моей подписью: «О торжественном построении и старте экспедиции». Суть его в следующем: на 16 00 назначаю построение, в 17 00 – отправляемся. Будут ли какие вопросы, господа? Ну, если нет – все свободны.
– Отплытие через пять склянок! – добавил адмирал, щеголяя морской терминологией.
ОТПЛЫТИЕ
Построение происходило прямо на «Бигле». По одному борту стоял экипаж корабля, по другому – приданные экспедиции воинские силы, а также вспомогательные службы, в том числе, естественно, и я со своими сотрудниками. Ожидали появления премьер-министра Меньшикова, который должен был произнести речь.
Не знаю, как другие посвященные, а я во все глаза глядел на левофлангового корабельной бомбардирной команды, некоего бомбардира Петра Алексеева. Ну кто бы узнал в этом молодцеватом унтер-офицере, перебрасывающимся шутками со своим соседом, всем известного по многочисленным портретам, лысоватого и сановитого императора Петра Первого? Никто и не узнавал.
Наконец, прозвучала команда «Вняйсь!» На борт поднимался Александр Васильевич Меньшиков. Одетый в гражданский европейский костюм, на сей раз, он был простоволос. Неизменная его кепка торчала из кармана пиджака. Оставаясь, в сущности, главой российского государства на период отсутствия монарха, Меньшиков, очевидно, хотел этим жестом лишний раз указать на свою преданность императору.
Барон Черенц, вышедший навстречу, отдал честь премьер-министру и доложил о полной готовности к старту экспедиции. Меньшиков, как штатское лицо, обнял Черенца и троекратно поцеловал (русские обычаи). Затем он произнес речь:
– Граждане участники экспедиции! Ваша экспедиция, организованная под эгидой ЮНЕСКО (невинная хитрость российской дипломатии) отправляется в Финский залив. Вернутся не все! Но те, кто вернется, вернутся героями. Итак, будьте же достойными подданными нашего государя-императора – к сожалению, он не смог приехать сюда, чтобы лично проводить вас, но неявно он всегда будет с вами.
Тут Меньшиков выхватил из кармана кепку, подкинул ее в воздух и крикнул:
– Оле, оле! Вперед, Россия! Ура!
Участники в две тысячи голосов троекратно прокричали ответное «Ура!» Меньшиков, надев кепку, сошел на берег и махал рукой. Заиграл духовой оркестр, зазвонили колокола Синода.
– К походу готовсь! – скомандовал Черенц. – Трогай!
– Свистать всех наверх! – закричал капитан Шеболдуев. – Отдать носовые, кормовые, бортовые и все прочие! Курс – на Финский залив! Шканцы вязать! Полный вперед!
На борту началась суматоха и беготня. «Бигль» отвалил от набережной и описывал полукруг, разворачиваясь носом к устью. Когда мы проходили мимо парка им. Декабрьского Вооруженного Восстания, там началась такая толкотня и давка, что многие попадали с берега в воду.
Преображенцы, сохраняя достоинство, промаршировали по палубе в свою казарму, зато интенданты, миссионеры и прочие, непривычные к дисциплине и субординации господа бегали повсюду, как стадо. Я никак не мог отыскать взглядом своих подчиненных. «Уж не дезертировали ли они, воспользовавшись неразберихой отплытия?» – подумалось мне. Наконец я увидел, что Либерман и Зегер стоят на корме, обнявшись, плачут и машут платками родному Государственному Университету. «Молодцы! – успокоился я. – Настоящие ученые!»
Проплыли мимо Двенадцати Коллегий. На балконе Коммерц-коллегии, выходящем на Неву, видно было довольное количество людей – по-видимому, членов правительства. Здесь «Бигль» дал символический прощальный залп всеми своими орудиями. Белый пороховой дым, поднимавшийся вверх, подхватило легким попутным ветром, и он летел вдоль мачт, вдоль флагов российской монархии и Организации Объединенных Наций, вывешенных на мачтах «Бигля». Это было красиво.
Прошли вдоль Академии художеств. Суета на борту постепенно утихала. Ко мне подошел Архип и спросил, не желаю ли я борща? Я отослал его, предпочтя борщу возможность еще раз взглянуть на этот прекрасный город с Невы.
Уже в темноте миновали огни Кронштадта – последнего оплота цивилизации и последней надежды терпящих бедствие. Создание этой спасательной станции в устье Невы было гуманным решением нашего царя.
Впереди лежал дикий и неизведанный Финский залив.
Итак, 29 сентября 1... года корабль «Бигль» впервые в истории вошел в эти воды с научно-практическими целями. Великая экспедиция началась. К сожалению, как недавно сказал Меньшиков, да как это всегда и бывает в подобных книжках, не все из тех, кто сейчас плывет на его борту, вернутся к своим родным и близким. Но, раз уж вы читаете сейчас эти строки – я-то вернусь! А коли так, то за мной, смелее, мои друзья!
НАЧАЛО ПУТИ
Первые несколько суток «Бигль», по распоряжению Шеболдуева, полагавшегося на плоское дно и удивительно высокую осадку корабля, шел на север и днем и ночью. Погода была вполне спокойная, налетавшие порой шквалы и небольшие штормы «Бигль» пережидал либо на якоре, либо дрейфуя без парусов на глубокой воде.
Осадка «Бигля», действительно, была столь высока, что мы спокойно проплывали над мелями и рифами, иногда наблюдая на дне остатки разбившихся кораблей и черепа их моряков, которые, казалось, удивленно глядели на нас – такие места были бы роковыми для любого другого судна.
Однажды на рассвете все были разбужены криками и высыпали на палубу.
– Чухонцы! Чухонцы! – кричал вахтенный.
Действительно, невдалеке за кораблем было видно с дюжину каяков этого свирепого людоедского народца. Непонятно откуда – наверное, с окрестных островов – к ним присоединялись все новые и новые. Видимо, заметив корабль в этих водах, туземцы ожидали, что он вот-вот разобьется о скалы, и они насытятся. Вскоре их набралось не менее чем две сотни лодок, и самые нетерпеливые были от нас в 1/4 морской версты. Видя такое положение дел, адмирал Черенц отдал приказ произвести по ним залп кормовыми орудиями. Это слегка отогнало чухонцев, но они продолжали преследовать нас, удивляясь, по-видимому, как это мы так долго не тонем. Двое суток чухонцы гнались за нами, пока, наконец, не ослабли и не исчезли за горизонтом. К сожалению, тогда нам не удалось разглядеть их хорошенько, однако в трубу можно было увидеть, что одежда их состоит из шкур, а лица покрыты сплошными татуировками.
По мере того, как мы продвигались на север, темнело все раньше и раньше. Температура воздуха, которую я регулярно замерял, не превышала 0°С, нередко опускаясь по ночам и до -10. Появились плавучие льды, или айсберги, слава Всевышнему, пока еще небольшие. Тем не менее, Шеболдуев распорядился, чтобы по ночам, если они были безлунны или облачны, «Бигль» ложился в дрейф. Скорость нашего продвижения сильно уменьшилась. В целом мы двигались на север вдоль западного берега залива, стараясь, чтобы он всегда был виден на горизонте, но и опасаясь подходить к нему слишком близко. Впрочем, возможно, что это был не материковый берег, а прибрежные рифы или острова. Лоцманы «Бигля» непрерывно производили промеры глубины, а так же скорости подводных течений. И хотя все это давало лишь косвенные результаты, они указывали на понижение уровня дна, так что можно было предположить, что плаванье наше продлится еще долго.
Условия нашего плаванья становились все более и более суровыми. В лазарете появились первые обмороженные. Почти весь экипаж падал с ног от простуды, усугубленной морской болезнью, недосыпанием и полярной лихорадкой. Однако уже за первые десять дней плавания мы продвинулись на 800 морских верст к северу. Однажды, во время высадки на остров за питьевой водой, матросам удалось подстрелить одного чухонца и доставить его тело на корабль. Почти все, бывшие на борту, собрались посмотреть на него. Я быстрее распорядился доставить тело в нашу научную каюту, где мы с доктором Либерманом препарировали его и заключили в спирт, после чего я собственноручно написал сигнатуру: «Чухонец Западного берега Финского залива. Собрание экспедиции «Бигля». Экз. инв. №1», и расписался. Так было