| ПОЭЗИЯ | Выпуск 36 |
|
Глядя Богу в глаза Склока, давка, борьба...Что я делаю здесь? – не постигнуть... Пот, стенанья и кровь... Чую смертную боль и тоску... Победить не могу – я могу лишь бесславно погибнуть... И могу промолчать... Изменить ничего не могу. Сквозь мельканье и гвалт брезжут отзвуки жизни ушедшей. Мама, бабушка, брат... Бог упорно глядит мне в глаза... Я кругом виноват... Я нормальный вполне сумасшедший... Это глюки мои... Это спекшейся тьмы голоса... Впрочем нет – это явь... Не имеет она снисхожденья. И я послан судьбой всё, что было, осмыслить посметь... Обрастаю враждой. Погружаюсь в свои наважденья. Верю только в себя, да в грядущую скорую смерть. Сохранить, как... Мёртвые, не воскресайте! Ждите до поры. Мёртвые, живых спасайте! Будьте так добры. Вы в могилах – ледяные. Мы – лишь на пути... Нас, живых, мои родные, некому спасти. Ничего не говорите, отыщите знак. Нас, убогих, сохраните, я не знаю как... О любви не забывайте в отношенье нас... И спасайте же, спасайте!... Да! Сейчас, сейчас... В ганноверском музее Лукас Кранах, Сандро Боттичелли, Питер Брейгель – вы всё ж не истлели! Через время – кривое стекло поражали, светили и грели, затыкали души моей щели, а иначе бы всё утекло. Смерть, любовь и безумство воспеты... Изменить эту сторону света – безнадёжно – как Бога просить... Можно лишь замахнуться на это – не понять, но хотя б отразить. Ваши души манят и пленяют, озарение в сердце несут, наполняют и переполняют восхищенья гранёный сосуд. Всё же вы оказались мудрее: через войны и мор и века задержались в немецком музее, чтобы действовать наверняка. И придётся, добравшись до сути, и понять, и принять, не коря, что не зря на земле жили люди. Мы(то зря, да вот эти не зря! На мадонн, на слепцов-оборванцев, на детей, на собак, на корчму всё смотрю – не могу оторваться. Не могу объяснить почему. Очень поздняя осень 1 Черны и строги дерева, черны листы и травы... И я был прав и ты права, И все на свете правы. Кругом пустынно темно. Вот так-то и бывает: Хоть лето кончилось давно, Зима не наступает. И для того, чтоб дальше жить, Чтоб всё забыть бросить, Пришла пора повременить – Необходима осень. Необходимо отстрадать, Необходима плата И всё былое не предать, А только лишь оплакать. 2 Когда деревья обезлистели, Они сражаться перестали... Но я замечу, ради истины, Что не заметил в них печали. Заметил я в хитросплетенье Их неустойчивого хора Великолепие паденья. Великолепие разора. Они смеялись безответно В пылу трагической игры. И громко радовались ветру... Но это тоже – до поры... Памяти мамы Сколько льдов и снегов и тумана! Сколько бед и предательств во мгле! Где теперь моя грустная мама? – Тридцать лет в этой грустной земле. Не успел проявить интереса, ни помочь, ни отринуть кошмар. Почему из весёлой Одессы ты рванула тогда в Краснодар? Вот портрет – улыбнулась хотя бы, рассказала про старую жизнь где впервые увидела папу, познакомились как и сошлись? Над былым голубая завеса, за которой клубится беда. Я родился в период репрессий, и они не прошли никогда. Сколько хамства и лжи, и нахрапа! Комсомолия, голод и культ... Что содеял мой ветреный папа, чтоб тебя уничтожил инсульт? Эта жизнь расцвела и распалась. Всё забыто – осталась молва. Впрочем, нет – ничего не осталось! Лишь душа твоя, чую, жива. Всё летает она над Москвою лёгким облачком в мареве дня. А ночами кружит надо мною и глядит, и глядит на меня. Сон Брови рисованная дужка, Взор, полный страсти и огня... Моя безумная подружка Летает в ступке вкруг меня. Остановилась, что-то просит, смеётся, плачет и зовёт, и лжёт, и любит, и поносит, злословит, кается и лжёт. А я в раскованности детской, но лысоватый и седой, кричу ей что-то по-немецки, я – старый мальчик молодой. * * * Ах, какие ясные деньки Придержала осень напоследок... Я надену завтра сапоги, В лес пойду, зажгу костёр из веток. Посижу. На пламя посмотрю. Станет и беспечно и крылато. И негромко песни попою. И сварю супец из концентрата. Буду тихо думы ворошить, нa небо белесое взирая, А потом пойду себе бродить, может быть, грибов пособираю. * * * Надоело ходить по врачам. И по дамам ходить надоело... На кровать волоку по ночам это грузное, жёсткое тело. За дисплеем штаны протирать, корчить лик молодого поэта!.. Неужели пора умирать и забыть всё, что знаю «про это»? Да, пора – понимаю и это... Всё развеялось – дымка ли? дым? И душа, словно старая клуша. Димка! Димочка! Димонька! Дим! Что ж не смог вечно быть молодым? Не сберёг свою ясную душу. Но ведь книги, любовь и мечта... Ковда! Ковдочка! Димка! Дымочек!.. А ты помнишь, как жил ты тогда? Помню! Но не скажу – ставлю прочерк... Век мой всё же меня не сгубил, протащил через муки и беды А как жил, разлагался, любил – Роют пусть говнюки-ковдоведы |
|
|
|