| ПОЭЗИЯ | Выпуск 36 |
|
* * * Холодная мгла над Невою. Хорошей погоды не жди. И кажется ниткой живою К оградам пришиты дожди. Тревожно колышется воздух, В дожде шевелятся кусты. И грустно, и слишком беззвездно, Безлюдно до немоты. Закутанный сумраком город К заливу беззвучно плывет, И дождь залетает за ворот И сердце пронзительно жжет. * * * Зеленый дождь завис над Летним садом Над статуей застенчиво-нагой, Вот мотылек – а, может, это атом – Лишь крылышки расправил над собой. А на плацу муштруют поколенье, Вращается Земля под сапогом... Все реже попадают в поле зренья Два крылышка над тонким стебельком. Белая ночь Тишина в эту ночь откровенна. Отзвучала ограды свирель. Разноцветною мыльною пеной Моет воздух густая сирень. Мир пошел с тишиной на сближенье. Над волною застыл рыболов. Тишина. В ней скользят отраженья Погруженных в каналы домов. Тишина, и дома уплывают, С островами к заливу плывут. В белом сумраке город растает, И его лишь к рассвету найдут. И, вдыхая простор каждой клеткой, Звездным небом протяжно дыша, Распускается зыбкою веткой Оголенная ветром душа. * * * Окостенелость форм. А мне хотелось, Чтоб улица и озеро, и лес, Сквозь зренье проникая в мое тело, В стихах остались, чтобы не исчез – Ни этот миг, ни я – частица мира, Ни облако, похожее на лиру. Но то, что было облаком, зарницей, В стихах заключено. Из клеток слов Я выпускаю их – пускай как птицы Собою режут голубой простор. Расклейщица афиш Платком закутав рот, Размахивая кистью, Расклейщица бредет Сквозь редкий дождик листьев. В мешке ее шуршат: Премьеры, страсти, судьбы... Прохожие спешат К афишам, словно судьи. Хранит достойный вид Служанка Мельпомены, И кто ей запретит Немые ставить сцены?! Коль верует она, А веры нет без чувства, Не просто в имена – В бессмертие искусства. Смешон ей, кто страдал В преддверие дебюта, С кого успех содрал Семь шкур, семь жизней будто. Расклейщицы рука Над славою хохочет, Кисть хлещет по щекам Заслуженных и прочих. И Рим или Париж Пред ней не много значат, Пред шелухой афиш Не вздрогнет, не заплачет. Обводный канал Бесцветной промокашкой воздух вешний Вобрал дымы. Прохожий, словно леший, Сверкнув глазами, скрылся в магазине, Глотая воздух с примесью резины. Канал Обводный – он меня обводит, По замкнутому кругу хороводит. Вот проплывает медленная льдина, По ней мазут стекает, словно тина, А «Красный треугольник» аркой тонкой Фургон прихлопнул, словно мышеловкой. Канал Обводный – вот она, первичность, Вскормившая, взрастившая классичность. Свернем на Розенштейна. Не бывали? Здесь странные встречаются детали: Забиты окна ярко-ржавой жестью, Дворняги бродят с обветшалой шерстью, Коты, как шестеренки подворотен, Скрипят при каждом резком повороте. А древние и вечные старухи, Должно быть, с неба добывают слухи, Что скоро, может где-нибудь в июле, Их переселят в новенькие ульи. Так отчего, зачем они взгрустнули? А может, дым холодный и кирпичный Навеял мысль: не плохо бы вторично Прожить судьбу. Об этом думал каждый. А впрочем, нет. Корабликом бумажным В Обводном проплывает тень от тучи, Над ним, как мачта, накрененный лучик. * * * Как Млечный путь, светился коридор, Туманностями раздвигались стены, Когда соседи выносили сор, Точнее стон общественной Вселенной. Сосед стакану отвалив поклон, Сквозь телескоп бутылки, капли пара: Все видел усеченный небосклон И тень свою на оголенных нарах. И, чтобы память крепче оглушить, Он пил и глухо падал у порога, И крик жены, идущий из души, Гудел, как шмель внутри цветка большого. О чем писать в те дни я мог всерьез? О муравьях? О солнышке? О тучах? Да, и о них! Но отчего же мучил Меня вопрос, единственный вопрос... Поэзия, кому же ты нужна, Когда не этим оскорбленным людям? Зачем ты так прекрасна и нежна? Ты стань груба, ты стань дыханьем буден. Она молчала нехотя в ответ. Но открывала суть нетленной жизни: И крупный снег, как запоздалый свет, Сходил с небес без тени укоризны. Люблю сирень и первозданный снег, Они на звезды изнутри похожи. Оставив коммунальный свой ковчег, Я шел по городу, незримый для прохожих. Вращались в лад домов маховики, И перекрестки щелкали на стыках. Я шел к безмолвью замершей реки, Не от того ль, что горестно и стыдно Жить так, как будто вышел их игры И превратился в хрупкое виденье. Вокруг меня вращаются миры С орбитами утраченных мгновений. Кружится снег, и различает взгляд Сквозь этот снег, до удивленья белый, Что это чувства светлые летят, Как будто небо к людям подобрело. * * * Потянуло осенней прохладой От ограды, канала, куста. Тень от воздуха и листопада Промелькнула на фоне моста. С ветром слился остуженный шорох, И цветная холодная зыбь Катера отразила, в которых Запах рыбы к брезенту прилип. И зачем-то синеющий воздух Так прогнулся, что кажется мне, Что и сам отразился я в звездах, Заблестевших на илистом дне. Тишина. Только двое прохожих Вдоль пустынных бредут мостовых, И на белые листья похожи Очертанья дыхания их. * * * Ну что ты, зачем же ты плачешь? Рисуя чертей на стекле... Смеюсь я – и это значит, Куда как весело мне. Сладко, куда как сладко С тобою наедине, Как если бы ты – солдатка, А я убит на войне. Лежу под кустом ракиты, За желтой чертой сентября, Глаза, что навек закрыты, По-прежнему видят тебя. * * * А мне дороже рассуждений И верноподданных идей – Обычный день, слегка осенний В мерцанье солнца и дождей. Он ни к чему не призывает, Стучит о стекла, провода И, словно люльку, сад качает Туда-сюда, туда-сюда. * * * На фоне снега темные ограды Привносят свежесть в мрачность Петрограда, Напоминая – град Петра спесив, Из пузырей болотных, из трясин Себя вознес. И породил режим Державных чувств, и выстрадал отжим Отжим души от тела... Невесомость – Вот северной столицы самость, сонность, А общий сон дворцов, трущоб, людей Восходит в небо облаком идей И, обогнув всю землю по орбите, На том же месте, в том же самом виде Себя являет... Град Петра могуч, В его душе – к его виденьям ключ. А площади Труда или Искусств Как купины неопалимый куст Скрывает – пуповину бытия, С которою зачем-то связан я. На фоне снега темные ограды Как нищенки, бомжи или солдаты Пылинку боли с душ людских не сдвинуть: Ограды, снег... А снегу скоро сгинуть. «Увы, где прошлогодний снег?» – промолвил бы Вийон, А я ему в ответ: «Вознесся в небосклон». * * * Пивной ларек скрипел, качаясь между нами, И пена по стеклу стекала кружевами. Какие рты вокруг, какая жажда пива! Один огромный рот то жадно, то лениво Все пил, и пил, и пил. Лишь зайчиками света Был в кружках отражен рубеж весны и лета. А рядом скверик плыл под парусом зеленым, Возилась малышня в песочнице под кленом. К скамейкам приросли, забыв про груз отдышки, Старушки, старички, читая бодро книжки. Страницами шурша, они листали воздух И плавали вдали, в иной любви и звездах. Эдгара По, Дюма и Пришвина читали: Макулатурный бум, о нем и не мечтали, Открыл материки и полушарья слова, Где Музы в забытье дремали, словно совы... Пивной ларек звучал таинственным органом, И мелочь, в резонанс, звенела по карманам. А очередь текла по замкнутой спирали. Зачем в моих глазах лучи травы застряли? Зеленая волна все мучила укором, Вблизи нее дрожал листвы истлевший ворох. А солнце равный свет росткам и жухлым кучам Дарило с высоты, сияя из-за тучи. * * * Прелестные покровы красоты: Вблизи реки цветение сирени, Две девочки – поющие сирены По грудь и бедра вышли из воды. Свет солнца задержался в их глазах, Они похожи на изящных женщин, В траве блестят рассыпанные вещи, И безупречно время на часах. Неповторим сирени чудный вид: Скользят по небу солнечные грозди... Цветенье красоты религиозно – Оно сродни звучанию молитв. |
|
|
|