| ПОЭЗИЯ | «К Р Е Щ А Т И К У» 1 0 Л Е Т ! | Выпуск 37 |
|
* * * Забудешь дни свои, – Нам утром говорит Ласкающего сна Твердеющее ложе, Но твердью символа Вновь голос тяготит, Надуманный покой Терзая и тревожа. Заставкой памяти Преображенный сон, Смирением сказать Себя в свое мгновенье. Пусть в параллельный путь Давно отправлен он И к сроку вытеснит Свое преображенье, Целебнейший аккорд Готовую узнать Цевницу подношу К твоим губам спесивым, В чем незаконный взор Предвосхищает стать Танцующей воды Над каменным обрывом. * * * Таинственность железных птиц, И в белых пальцах острый блиц, И аспид тишины, Рождаемый наплывом звук Бессмертной тенью легких рук Подкошенной волны. Неуловимо отходил Каскадный вечер, и кадил Подкашивались сны. В шершавых крышах октября Играли истины в моря, В белесые холмы. И ели темная молва В окне возвысилась, листва Мерещилась на ней, И ночь под утро в тишине Шептала об ушедшем дне Все глуше и верней. * * * В этот плеск узловатый и скошенный Словно глаз перед зеркалом детский Звук чертою досадливой сброшенный, Лик еврейский и опус немецкий, В галлицизме ли краешком помысла Подбирается к точке пространства, Где простится всезвучием Промысла Даже мысль постоянства? * * * Мужчины плавно нагоняют остановку, Трамвай проходит через рощу, словно призрак, Владеем памятью, под проводами ловко Передвигается неузнанным капризом. Венозность рощицы рабочего района Напоминает мне закрывшееся веко; Под ним догадливость молчит, как пар бульона Под крышкой улицы, где провода из снега. Заставкой памяти я задержал сомненье В лице мужчины, завязавшего ботинок, Скользили под ноги его определенья И две руки напоминали поединок. * * * Тронется, перебежит ветер От угла и до угла дома Под-бурковского, но где – сестры? И еще один вопрос встанет, Только поздно, и всегда – поздно. Радость золото кружит грязью, Рассудительнейший плод страха, Фары молча уплывают вдаль, в – тихо. Поздно, поздно, и всегда – поздно. Поднимается трава неба, Шелестит, а небо где? Снизу Лижет ветер конуру солнца, Петербург лежит – медведь белый, И его глаза – мои слезы, Замирают комары сада, Уколола не струна лиры, А какая-то звезда – прялка! Из цикла
«Типология ушедшей эпохи» Врачеватель («Песенка Скворцова-Степанова») Лаура в полумраке Гуляет чердаком И две больших собаки Ползут за ней тайком. Лаура тихо ходит По балкам в виде шпал И яркий глаз наводит На умственный сигнал. Врачам твоя фигура – Не чаянье души! Спустись скорей, Лаура! Дыши и не дыши! Она почти готова Расстаться с чердаком, Но две собаки снова Ползут за ней тайком! Пенсионер (Философ на пенсии), вариант Что-то не ладится у старика. Старость его одинока, жалка, Мерзко щекочет в носу от пылищи, Дети мешают принятию пищи, Ставит Некрошюс спектакль не о том, Жук доедает не проданный том, Месяц невестка не просит газет И черепаха забилась в клозет, Ergo скотина внедрилась туда, Где не позволены сон и еда, А не позволены сон и еда – Что ж она делала там и тогда?! Идиот Здесь одна гражданка ходит То с лопаткой, то с мешком, И ее подол отводит Ветер с сухоньким смешком. И всегда с улыбкой ветер И гражданка весела, И, за этим наблюдая, Я белею ото зла. Пенсионер в рефлексии внука Упорно трудится, упорно Трудолюбив и трудится упорно, Стучит, стучит, как приводной ремень. Стук ровен, означающий упорство. Вот загремела соковыжималка. Вот загремела, и минуток десять дербентом танкером в мозгу моем гуляя, сменилась стуком приводным и стуком грязепредохранительной резины, ошлепывающей колеса «тумы», оседланной году в шестидесятом краснодеревным дворническим кругом лица, когда в подвыпитье носитель, но в трезвости на параллелепипед оно, увы, становится похожим, и вновь и стук, и хлоп, и хлюп, и ляп, и ложечки звонкоголосый кляп в ритмичном омывании тарелок, и мысленное оскопленье белок с колесами, и сытость на века, и нерв колотит в пятку старика. |
|
|
|