| ПОЭЗИЯ | «К Р Е Щ А Т И К У» 1 0 Л Е Т ! | Выпуск 37 |
|
* * * Петербург, на твоих площадях, открытых семи ветрам, не гнушавшихся неблагородной работы огородной: на блюдах тончайшей работы – простые морковка, капуста (купола соборов – им солнца искусственные), не только линий безукоризненных, но город – Ромула с Рэмом вскормивших материнских тяжелых грудях; на проспектах, с научной точностью вычерченных, выверенных струнах-стрелах-стрелках, не дрогнувших даже в ту стужу, людей обращавшую в ледяные слитки, – барахтаться брошен в кровавую лужу с безнадежным криком о помощи медик-студент, чья кожа не темнее твоей, Петербург, декабрьской полночи или – глаза не уже наших, когда ветер в лицо снег и песок швыряет. «Чернокожих – долой! Иностранцы – домой! И вы, колоссы Эрмитажа, выметайтесь также! Штакеншнейдеры, монферраны, росси пусть ноги уносят и с собой уносят парки-арки-плацы-палаццо... Надоело язык свой русский ломать, вашу мать!» Петербург, уцелел ты, выстоял, оскверненный выстрелами? Фейерверки, венки – надежный охранный круг? В города пoрах угнездились споры – расцветают черные цветы: четыре кочерги-тычинки любому в лицо тыкают, тычут. * * * О том ли вы, девочки, мечтали? Попали туда ли? Из своих уютных детских – уютных детских мечтаний – в сырые подвалы, под серые заборы, в коридоры конторы, на лестницы черные, или вы, прелестницы, все – обреченные, рано ли, поздно ли? Дарили же вам, девочки, кукол-невест, но пришло оно всё равно откуда невесть. Ну что за вами следующим станете рассказывать? Их марши зазывают, ленточки привязывают, уже они заглядывают в автомобили лаковые, сквозь стекло витрин мысленно прикладывают облачка-платья, перья пелерин, перчатки лайковые: эти – без пальчиков, чуть выше запястья, те – до локтя... Пускай дети тешатся, только бы не плакали – потом бы не плакали у взрослости в когтях. * * * В полумрак-полуобморок скрытых глубин погружаясь, досужий ныряльщик, пробираешь до дна, но не выпьешь до дна – мимоходом едва примеряешь чужеземную тогу морей – не жалея других, себя расточаешь, оставляя, безжалостно щедр, в нежных чревах двустворчатых раковин (сундучках с затонувших фрегатов) по колючей песчинке себя, и, незримые, зреют, но, напуган такой глубиной (там ржавеют часы, там ржавеют века), всё бросаешь – на поверхность стремишься. Время идет: на пальцах, запястьях, шеях женщин не узнаешь другими добытый жемчуг. |
|
|
|