Немецкие мысли

Немецкие мысли

С немцами общаться трудно – можно заснуть от скуки. В прямом смысле. У них две темы: зарплата и отпуск, обе крепко с цифрами и расчетами связанные. А на меня цифры удручающе действуют, особенно перевернутые немецкие, которые надо в уме крутить и переворачивать назад, чтобы понять. Да и зачем их понимать, если денег всё равно нет?..

Надо же додуматься до такой «демократической» глупости, чтобы того, кого хотят депортировать, предупреждать об этом заранее письмом: «Уважаемый г-н N, такого-то числа, в 11.00, Вы будете депортированы на родину, в ...». Ясно, что такого-то числа, в 11.00, никакого г-на N и днем с огнем не сыскать – спрятался в мусорном баке или нырнул в мафию. Это то же самое, что предупреждать ходящего на свободе приговоренного к смерти: «Завтра, г-н N, мы вас собираемся казнить. Подходите в 11.00 к виселице...»

Пожилой немецкий чиновник учит молодого: «Ложь видна, если у человека лоб и нос блестят от пота, он нервничает, ерзает на стуле, перекладывает ноги. Голос ходит. Модуляции, фальцет. Прячет глаза. Много говорит, несет всякую чушь. Рот сильно сохнет. Веки набрякают, глаза убегают вниз».

У немцев не потому так сильно развита бюрократия, что они страстные любители порядка (хотя и это тоже), а потому что они (как все исполнители), страшные перестраховщики: боясь возможной кары за импровизацию или ошибку, они стараются огородиться/отгородиться печатями и подписями от всяческих последствий.

Союзники, в страхе перед Сталиным, не предприняли окончательного демонтажа немецкой экономики, как хотели сделать вначале. Начиналась холодная война, опять была нужда в оружии, поэтому заводы Тиссена и Круппа были сразу восстановлены и вскоре стали давать первую сталь и первые пушки. В романе «Обломов» Гончаров показал два главных способа жить – германский и славянский: прагматично-рассудочный, активный (Штольц), и мечтательно-пассивный (Обломов). Возведенные в высшую степень, оба приводят к хаосу.

У немцев растет ненависть к иностранцам. Это чувствуется во взглядах, ухмылках, ужимках, закатыванию глаз. Откуда эта спазматическое чувство к иноземцам? Они уверены, что все их обкрадывают, объедают, обирают (хотя больше преступлений, чем немцы в ХХ века, не совершил никто в истории человечества).

Надо, чтобы Бог очистил Германию от иностранцев. Но, в отместку, запер бы ее со всех сторон: пусть варятся в собственном соку, и ни шагу из зоны, из-под свинцового неба и вечного дождя. Никаких отпусков на юге, никаких теплых морей и вкусных блюд: одна картошка, лук, капуста и эмансипированные ведьмы-жены.

Для немцев весь мир делится на немцев и иностранцев.

Достойно ли достойному человеку жить в Германии, если он не немец?.. Это большой вопрос...

Вообще если немец умен и глубок – то он большая и широкая личность, если же мелок, глуп, мещанист и пошл – то он большая скотина. А народ, к сожалению, состоит из большинства. Недаром и Ницше, и Лютер крыли немцев последними словами. Ницше: «Немцы – свиньи, не умеющие мыслить». «Одаренность славян казалась мне более высокой, чем одаренность немцев, я даже думал, что немцы вошли в ряд одаренных наций лишь благодаря сильной примеси славянской крови».

В Германии начался пожар под крышей одного из высотных домов. Иностранка бегает по этажам, кричит: «Feier! Feier!» [праздник] вместо «Feuer» [пожар]. А немцы сидят по квартирам, кивают и качают головами, думая, что она их на вечеринку приглашает. Три этажа сгорело, пока разобрались.

В усыпальнице германских императоров в Шпаере висит табличка «Не разговаривать»...

Сбор денег в группе немецких студентов на гриль-парти. Высчитывание, кто сколько кусков мяса съест, и какой у кого может быть в будущий четверг аппетит... И размышления типа того, что вдруг это он сейчас думает, что не захочет два куска, а на самом деле захочет, и как надо тогда будет просить у раздающего мясо: «Отрежь мне на 3,7 евро?». Или список составим с перечнем примерно могущих быть съеденными кусков мяса?.. А вдруг в четверг понос будет или икота?.. Мертвенный менталитет, мертвящий регламент.

Мрачная шутка: «Комплекс в Дахау работает в музейном режиме, но при острой необходимости может быть переведен в рабочее состояние за два дня».

Первая печь для сжигания людей (за колдовство) была изобретена в Силезии, в г. Нейсс, хотя проходимость была не та, что у потомков: за 9 лет – всего около тысячи ведьм и колдунов.

13 апреля 1248 года соборный капитул заключил договор о выделении денег на строительство собора в Кельне. 15 августа того же года архиепископ Конрад фон Хохштадтен заложил первый камень. Руководство стройкой было поручено архитектору Герхарду. С тех пор строят, достраивают.

40% всех дел в германских судах – пустяки: петух орет громко, собака не там писает, у соседа музыка громко играет. Чуть что – сразу звонок в полицию. Может, в чем-то и правильно – у нас бы пошли выяснять лично, а чем это кончается – известно. Нет сердечности, отношения прохладные, но нет и дикости, хамства.

Казахстанские немцы, Васятка Шмидт и Димок Мюллер хотели какой-то старухе выжечь на руке номер и получать за нее деньги, как пострадавшей в концлагере.

Немцы млеют от тихого умиления, когда видят вблизи больших начальников. Они обожают посты, кресты и чинопочитание. У них болезненное влечение к власти, звучным должностям и наградам. Простого мусорщика нет, есть Обермюльманн, а бригадир мусорщиков будет уже – Лайтенде Оберштаатсмюльманн.

По опросам, в Германии 15 % открытых антисемитов и 30 % латентных, скрытых.

У них это сидит в генах. Но сейчас им запретили вообще об этом говорить, а от этого, как известно, пар в котле только сгущается и нагнетается. Хорошо у Игоря Губермана описано, как на какой-то лит. конференции участники рассказывали еврейские анекдоты, а немец-славист молчал, молчал, а потом с завистью сказал:

– Как я завидую вам, что вы все это можете говорить!

Немцы очень чутки к социальным поветриям, как гончие, которым очень мало надо, чтобы напасть на след. В совокупности с безумным чинопочитанием и карьеризмом это дает иногда жуткие результаты.

Но всё равно: иерархия лучше анархии.

То, что в Германии, в бытовом плане, на первый взгляд может показаться смешным или забавным, в долгосрочной перспективе всегда оказывается верным. То, что они делают, чаще всего правильно. И поэтому последними обычно смеются они, а остальным остается только плакать.

Русские немцы из Казахстана охлаждают в бассейне для купания два грязных арбуза. Немцы в шоке. А другие устроились резать барана на детской площадке, при детях – мол, кровь в песок уйдет!.. Немцы вызвали полицию, и полиция долго объясняла, почему резать голову барану на детской площадке в присутствии детей нехорошо, а казахстанские фрицы не понимали: «В Казахстане всегда так делали, дети радовались, им интересно было смотреть!..».

Русская мафия нашла в немецкой газете объявление: «Продается мерседес за треть цены» (это значит, хотят наличными). Пришли, скрутили хозяина, сунули в подвал. И всех покупателей, которые приходили с наличкой – туда же, в подвал. У всех деньги отобрали, в подвал сунули, а сами сели в мерседес (прихватили и две машины покупателей) и хотели уже ехать, как их взяли – у одного из покупателей был второй мобильник, которым он вызвал из подвала полицию.

Всем известно, что в сказке Крысолов увел всех детей из Хаммельна, но вот за что он это сделал? Оказывается, вначале он увел из города, как и обещал, всех крыс, но жадные горожане не заплатили ему обещанных денег: «За игру на дудочке таких денег не платят!» Тогда он разозлился и увел всех детей из города. Так что лучше всегда вовремя платить, чтоб в глупом положении, как те горожане, не оказаться.

Немца-начальника просят за какую-то женщину: «У нее дома проблемы!» А он отвечает: «Вот-вот, а я что говорю? Кто дома не может наладить дело, тот и на работе имеет проблемы!»

И уволил.

Уголок филолуха

(записки о словах)

У Карамзина: «В глуши дремучих лесов витают пушистые звери».

Витать << от «обвитати» >> «обитать». Витатель. Витанье. Виталище.

– Дребезги соберем и склеим!

Дребезги – от «дребезжать» или «дробить».

А может, от «брызги»? Или от «вдрызг»? Разбить в дребрызги. В дребырзги.

Слово артикль << от «artus» (лат.) – сустав, сочленение костей: Аристотель учил, что артикли в предложении играют роль, подобную роли коленного / локтевого сустава: в гнездах суставов-артиклей двигаются все остальные члены предложения.

Канитель – золотые и серебряные нити.

Просак – станок для витья веревок/канатов, занимал большую площадь, где были натянутые веревки/канаты и куда опасно было попасть.

Говорят, что фразеология – это зеркало общества. Если это так (а это, несомненно, так), то видно, что область труда не занимает какого-либо места в русском языке: слов для обозначения «хороший работник» почти нет («трудяга», «работяга»).

Но зато слов, обозначающих «бездельник» – пруд пруди: лодырь, лоботряс, праздношатаюийся, шалопай, оболтус, балбес, шалопут, сачок, фланер, филон, шалбер, ленивец, лежебока, обломов, байбак, дармоед...

В одной только Смоленской области была собрана масса обозначений «бездельника»: алатырь, алахарь, балахрыст, базарник, байдуга, байбак, байтус, банцуй, балтёжник, быкса, байдуска, вислый, воропёха, кавзель, дендюря, дырда, дрыгалка, лоёха, лёпа, лында, латрыга, луйда, ляга, ошар, опока, пустогряк, пяхтирь, плёха, сябёр, страбуль, турбыль, тельпух, тягарик, телепень...

Много слов с корнем «гул»: гулевенъ, гуляга, гуляк, гуляка, гулёна, гулялъщик, гулялъщица, гулянок, гулячка, гуляшка, гулявица, гультай, гультайка, гулътяйка.

Гультяйничатъ = «бездельничать, бить баклуши».

«Гонять лодыря» связано с именем врача Лодера, который жил в начале XIX века в Москве в доме с большим садом и лечил своих больных (страдающих ожирением московских богачей) минеральными водами и частыми прогулками по саду. От его заведения, «гонявшего» бездельников, и пошло выражение.

Баклуши – чурбачки, из которых делают ложки. Работа настолько проста, что стала синонимом безделья, а расписная ложка – русским национальным продуктом.

Олух Царя Небесного. Олух << «волух» << «вол» = воловий пастух. Пастух-глупец, ждущий милости от неба. Другая версия – от болгарского «залух» = рассеянный, тупой человек. Третья версия: от «валяться» > «валух». С этим «бездельным» корнем тоже связано множество слов: валуй, валяха, валяса, валявец, валява, валюга, волюшка, валюта, валень, увалень, валёк, волтух, волтуй, валтруп, вальтрун...

Если учесть, что фразеология есть зеркало общества, то выходит, что на Руси палачество и пытки всегда были в почете, чему свидетельство обильная «пыточная» (и часто используемая в сегодняшней жизни) фразеология:

тянуть жилы

тянуть за язык

давать руку на отсечение

пригвождать к позорному столбу

гнуть в три погибели

стоять как вкопанный

доносчику первый кнут

согнуть в дугу

согнуть в бараний рог

«Подноготная правда» – от ногтей под ногтями, а «подлинная правда» добывалась под «длинниками» – просмоленными кнутами, к концам которых были привязаны кусочки свинца.

Не идет ли воровское «надыбать» («достать», «добыть») от дыбы?

Ползти по-пластунски, как ни парадоксально, идет от «лежать пластом». Когда-то были «пластуны» – род войск, вроде разведки.

Стоять фертом – от названия старославянской буквы «ферт», похожей на стоящего руки в боки человечка >> Ф.

«Язынить» = болтать. «Они день и ночь язынят!»

«Язычить» хорошо подойдет в значении ругать, мучить, долбить языком: жена мужа целый день язычит. Он его объязычил. В камере кого-то язычат. Изъязычила ты меня до смерти. Хватит его язычить!

Газета << от «gazza, gazeta» (итал.) – сорока.

Каприз, кабриолет, каприччио << от «caper» (лат.) – козел.

Мегера << от древнегреческого духа мщения Мегера.

В основе таких разных слов, как Бойкот, Гильотина, Грог, Мансарда, Гобелен, Силуэт, Сэндвич, Шрапнель, Реглан, Никотин – лежат имена людей, так или иначе участвовавших в создании этих предметов или понятий.

Кощей << от «кость», «костлявый». Кощун.

С этим именем связаны «кощунство», «кощунствовать», «костить», «костерить», «пакость», «пакостничать». Польское kazic – портить; чешское kazit – портить, наносить вред

Морфий << от «Морфей». Морфей и два его брата – Икел и Фантас, а также их отец Гипнос – были богами сна. Братом Гипноса был не кто иной, как сам Фанат (Танатес) – бог смерти. А родным домом этой приятной сонной семейки было подземное царство смерти – Аид.

Лазарет << от библейского Лазаря, больного проказой. В средние века так называли больницы для прокаженных.

Объегорить и подкузьмить – кто были эти два афериста-авантюриста?

Оказывается, вовсе не аферисты, а святые Кузьма и Егорий: на Кузьминки, в день св. Кузьмы (17 октября), с крестьянами производился годовой расчет, при котором хозяева старались обмануть крестьян. А полностью расчеты с батраками заканчивались 26 ноября, в день св. Егория, когда из окончательно «объегоривали». Есть глагол «егорить» = обманывать.

Время << от праславянского «verme», связано с глаголом «вертеть». Вереница – того же корня.

Рок связан с глаголом «реку» (говорю) и его производными: речь, изрекать, прорицатель, предрекать, урок, срок.

С легким паром! – раньше это пожелание должно было предохранить моющегося в бане от козней баенника – домового, живущего в бане.

Ни пуха ни пера прежде говорили перед охотой, чтобы обмануть леших, оберегавших лесную добычу от человека.

Вооружен до зубов восходит, по версии Рабле, к древнему анекдоту о том, как некий древнееврейский пророк, съев книгу, обрел совершенную ученость, по другой версии – это просто прозрачная метафора, поскольку зубы – самое естественное и всегда «сподручное» оружие.

До зарезу, позарез << от «зарез» – так называют и складку кожи на круто изогнутой шее лошади, и место на шее убойного животного, где режут.

Дело табак пришло из жаргона волжских бурлаков: когда они тянули на лямках груженые баржи, идя по берегу Волги, им приходилось пересекать вброд попадающиеся на пути небольшие притоки. Чтобы не замочить кисет с табаком, бурлаки подвязывали его на груди или под мышкой. Если брод был глубоким и вода доходила «до табака» или «под табак», дело было плохо, дальше двигаться было опасно.

Поприще << от глагола «переть» (идти): первоначально это был путь, по которому идут, место, которое попирают ногами.

С гаком << от немецкого Наскеn (крюк). В словаре В.И. Даля это, помимо прочего, и «мера земли в балтийском крае [то есть Остзейских провинциях], не равная, смотря по качеству почвы: рижский гак почти вчетверо больше эзельского, прочие между ними».

А может, этот гак – от немецкого «hacken» – рубить?.. Прирубить себе немного от чужого. Или вообще возник по звуковым ассоциациям: когда рубят, «хакают» или «гакают».

Навь – божество смерти у славян. Навь, Нав, Навье – обозначение покойников. Праздновался Навий день – день поминовения умерших. Навки или мавки – девочки, умершие некрещеными и ставшие русалками. В болгарском языке нави – злые духи, сосущие кровь у рожениц.

Бзык нашел! Бзык (озык) в говорах – это овод, слепень. Животное или человек с бзыком (бзиком) – бесноватые, ненормальные. Поскольку одним из видов сумасшествия и бесноватости является пьянство, оборот быть под мухой также связаны с порчей.

Абракадабра – магическая формула, на древнееврейском звучит как «авракадавра» и значит: «Скройся, нечистый!» Одновременно это было имя идола Сирийского, которое усвоили греки и передали дальше, в народы, как формулу магического заклинания. Имеет графическое изображение:

Типун тебе на язык! >> Типун – это небольшой роговой бугорок на кончике языка у птиц, особенно домашних, который помогает им склевывать пищу. Разрастание такого бугорка может быть признаком болезни, о чем говорит пословица: «Чужие петухи поют, а на наших типун напал».

По суеверным представлениям, типун обычно появляется у лживых людей. Отсюда и недоброе пожелание, знахарское заклинание, которое призвано наказывать лжецов и обманщиков.

Со временем его первоначальный смысл несколько изменился и превратился в запрет говорить, что не следует, под угрозой наслать что-либо плохое. У Даля: «Сип тебе в кадык, типун на язык!»

Бойко подвешен язык – может быть, в значении: язык колокола подвешен так мастерски, что хорошо и звонко бьет в бока? Языком молоть, чесать, мести.

В сумасшедшем доме один – с ума сходит, другой – в себя не приходит, третий – бредит, у четвертого – крыша едет, пятый – псих, шестой – свих, седьмой – чокнут, восьмой – тронут, девятый – в белой горячке, десятый – в черной спячке. Словом, все с дурцой и придурью, у всех мозги набекрень, вопят, кому не лень.

В чужих руках и хлеб – пряник.

Не шнуруй меня! = Не затыкай мне рот!

Это просто – и зверь поймет.

Скуда (голод) >> скудельный (бедный) >> скудный (бедный) >> паскуда (нищий).

Нервяк = нервный человек. Или тот, кто на нервы действует? Нервулек, нервяшка.

Чувырло = морда. Что-то мне твое чувырло не по душе...

«Трус» << от «трясти». Трус, кто трясется. Трус-трясун прочитал много сунн.

Харя и харизма – наверняка одного корня.

Хмурая хмырь, жабоморда с жопьими щеками

«Убогий» и «богатый» – одного корня.

Хлыщик, хлюст и брандахлыст заполняли вместе лист.

Хабал >> хабальник >> хабалда = наглый человек

Шалыган = шалавый = шалай

Не ерепень прошлого! Не ерепень душу!

Жальник = могила

Возможно, невинные тарталетки и тартинки – одного корня с царством мертвых Тартаром (произошедшем от «татар»). Путь из татар в бутерброды лежал через Францию, где есть блюдо «тартар» – фарш из сырого мяса, мажется на хлеб. Татары – тартар – Тартар. Татары, наевшись тартинок, сгинули с картинок. Хотя тарталетка может быть и от «торта» – маленький тортик.

Губастая губатка, рогатая рогатка.

Блатная музыка = по фене ботать = куликать по-свойски = курсать по фене = кургать по соне = рыбий язык. Курсать, куликать. По-нашему курсает.

Таить >> татьба >> тать >> татeбная (большая кража). Шиш и тать грабят опять.

Каин = скупщик краденого << от Каина + от литовского kaina (цена).

Глоты и храпы – те, кто наглы и красноречивы.

Глот построил плот, взял храпа на трап.

Агрегат, насос, самосвал, ширлaвка = шприц

Спускаться на парашюте = делать лесенку = снижать дозу, чтобы слезть с иглы.

Драп = гашиш. Драпагон, драпарик. Драпагонов целый вагон, драпариков – тележка.

Драпарник = с кем куришь. Драпать с драпарями.

Дербанить = грабить. Дербан = дележ награбленного. Дербан дербанить = делить награбленное.

Кайф бычий. Кайфолов. Кайфолом. Кайфуша.

Ширакежник, ширакенщик, ширакет, шмыгальщик = наркоман.

Дамы, пугливые как ламы.

Браво туристо

(итальянские зарисовки)

1

Мой зять, немец Швагер, каждое лето в июне ездит с женой на озеро Гарда, где в местечке Валеджио проходит праздник – дань древней легенде. Мы – три пары – решили тоже отправиться туда на неделю и сняли жилье возле озера. Поехали на машинах из Германии через Францию и Швейцарию. Ехать километров восемьсот.

Швейцария. Альпы. Зеленые горы с проплешинами изумруда. Желтый парашют дельтаплана. Серебристый пикап с домиком-прицепом. Одинокие поместья-шале в укромных местечках. Из далекой горы словно вырублен громадный кусок мяса – красный разруб в зеленом. Бывшая каменоломня.

На границе Швейцарии и Италии видели, как карабинеры потрошили какую-то мелкую машину. Трое юнцов с зелеными хохолками стояли в растерянности, один держал здоровенный кальян, капот был открыт, а овчарка, впрыгнув в багажник, яростно обнюхивала его углы.

Карабинеры курят, собака ищет, юнцы дрожат, а кальян улыбчив во весь свой шланговый рот: а ну, как поганая псина отраву найдет? Тюрьма за затяжки, сроки за граммы, и не помогут ничьи телеграммы.

Озеро Гарда нашли быстро. Но долго искали пансионат по мобильникам:

– Какая там виа?.. Виа Верона?.. 27?.. Или 127?

– Нет, виа Аоста, 7. Где стоите?

– Около пиццерии.

– Какой?

– Какая-то «Донна»...

Начались диктовки: «Назад километр ехать» (но откуда?), «вперед километр ехать» (но куда?).

Сволочь Швагер даже не вышел на улицу, пил кофе на балконе («не моя проблема», – смеялся по-западному).

Табличек с улицами нет, на домах то № 64, то № 103... Куда?.. Вышли из машин. Всех спрашиваем – никто не знает.

– Вот полиция, зайдем спросим, – говорит жена.

– Нет уж, лучше умереть, чем к карабинерам лезть. У людей спросить надо.

Но люди-туристы, разомлевшие после пляжа, ничего не знают и знать не хотят, кроме озера, еды и сна.

Наш пансионат – прямо на берегу. Гарда – нечто воздушное. Горная Гарда. Вода и небо разделены горами: синь-чернь-голубизна.

Когда едешь вдоль берега, озеро прячется за зеленью, но вдруг, появляясь в просветах, взглядывает укромно, приветливо, цепко. Иногда улыбается. Лучезарны его взгляды.

Так же когда-то сидели на этом берегу кроманьонцы, смотрели на зубчатые горы, перебирали свою рыбу, возились с копьями и кресалом, раздували костры, думали о чем-то, предполагали идти куда-то по каким-то своим первобытным надобностям...

Говорят, что нас от обезьян отделяет 14 тысяч поколений. А сколько – от первых разумных людей?..

Утром, часов с девяти, в мире полностью властвует солнце. В небе чиркает чирок. В море прыгает нырок. Прочертил чирок черту. С рыбой хорошо нырку! Каждый чирок – знай свой чертог, не перепутай шесток!

Извечный деловой снуёж муравьев по земле. Хоть для кого-то ты – бог и Будда, глыба спуда.

Муравей встретил соловья у ручья: ушел из-под когтя, но угодил под клюв. Фатум-рок назначил срок.

Чертит птица свой чертёж, в небеса ей невтерпеж.

Солнце испанское жгуче, солнце латинское лучше – заботливо-ласково, властно-лениво, не инквизиторово огниво: жжет и знает, что слаб человек, уродец и гном, не одолеть ему лучей подъем.

Порхнул «порше», прошуршал «мазератти». Ярко-желтый «ламборджин» выплывает из пучин. Порше-поршок, золотой гребешок, серебряна головушка.

Говорят, какая-то женщина 30 лет копила на «феррари», во всем себе отказывала, пахала на двух работах. И купила – подержанную, битую, за 300 тысяч... Ездить на ней невозможно – только смотреть. Итог жизни глуп и жалок. Психически больная женщина могла бы подать в Страсбургский суд на тех, кто свел её с ума рекламами, но таких, к сожалению, много.

Другой козлотур, белорусский олигарх, купил «Ламборджини», привез его в Минск на трайлере, сел за руль и через метр завяз в первом снегу. А зима только начиналась.

Мой родич Швагер (тут он Коньятто – так по-итальянски «зять», муж сестры жены), повез всех в глухую деревню, где в ресторане принялся расхваливать кухню:

– Ах, тортелини, ах, ригатони!... Фантастико макарони! Оптима квалита! Феличита! – хотя макароны и есть макароны.

С большой помпой выбиралось горячее. Известно: чем больше в меню перечислено всякого: «бифштекс с тем-то и тем, с розмарином да с тмином», тем меньше будет дела на тарелке. Принесли по кусочку жареного мяса с картошкой-фри, салат (не из небесных гребешком), вино в 5-6 градусов. В общем, чем наш стол начинается, тем итальянский заканчивается. Хорошо, что напоследок хоть хлеб со стола удалось стащить, чтобы потом с колбасой съесть.

Если в Арабистане цены надо делить на три, чтобы узнать реальную стоимость вещи, то в Италии – пополам. В Испании все дешевле вдвое.

А зять-Коньятто блеял и восхищался:

– Таких ригатони нет в мире! Классико! Фантастико! Брависсимо! Такое сорбе (кислое барахло в стаканчике, у нас за 7 копеек лучше было) ели патриции, а снег им приносили с гор!

– Судя по цене, его и сейчас с Эвереста доставляют! А по поводу тортелини могу только сказать, что им еще расти и расти до хинкали, – я прервал поток его похвал.

– О, хинкали – это да! – согласился зять, который ел хинкали на Крестовом перевале и забыть этого не может (еще, как истинный немец, он особо отметил купаты с гранатными зернами). Он ел хинкали и сравнивал себя с Прометеем, сидящим на привязи в Кавказских горах, но я напомнил ему, что Прометей ничего не ел, это у него выедали печень (под желчным соусом).

Итальянец тебя обманывает с улыбкой, ужимкой, усмешкой, а испанец – с хмурой рожей, свысока, через губу.

Продавцы воздуха и природы, итальянцы свели с ума мир всякими глупостями. Всё – пшик и взблеск, бурливой речи плеск, макароны, тесто – престо, престо, бене, скузи, не прожить вам без джакузи!.. У нас – лучшие в мире макароны, очки, туфли, платья, шифоны! Кожа, кофе, брюки, сыр! Краски, море и ампир!

Наутро в похмелье ворвались крики жены:

– Вставай! Нас обворовали!

– Кого? Когда?

– Всех. Ночью. Ты спал, как бревно, а тут воры ходили!

Мы все – четыре пары – жили на втором этаже, балконы один за другим. Утром кто-то из нас пошел купаться: под балконами валяются наши паспорта, бумажники, сумки, шорты... «Ничего себе вчера погуляли – паспорта с балконов кидать!» Начал собирать. Выяснилось, что денег нет. Но ни карточек, ни документов, ни фотоаппаратов домушники не взяли – только деньги. Хорошо еще, что не все деньги пропали – прошлись воры только по балконам и по смежным с ними комнатам (где я, например, спал как бревно), а во вторые, где сейфы, не влезали...

В итоге – общая недостача – около 500 € плюс мобильник с телевизоров (евро в 800). Неплохо для 5 минут работы. А мы отделались легким испугом. Хорошо, что документы, карточки, паспорта не тронули. Как легко сделать человека счастливым! Сначала надо крикнуть «У тебя все украли!» – а потом объявить, что украли только деньги – и человек счастлив до умиления: спасибо, родные, что паспорта не взяли! Нюхайте, колитесь и кайфуйте за наше здоровье! Полная эйфория!

Я высказал предположение, что сделали это дети, внуки или племянники хозяев пансионата или кто-нибудь из родни – козья ностра не дремлет, пусть бамбины тренируются на лохах, приехавших на черных автомобилях. Почему не в первый день обокрали?.. А дали распаковаться, понаблюдали, кто где спит. Увидели, что мы балконных дверей не закрываем, уехали в ресторан (значит, выпьем). И ночью, дав заснуть, проникли. Один перелезал с балкона на балкон, брал вещи и швырял их вниз, второму, который вытаскивал деньги, а остальное кидал на землю (брошенные кошельки, сумки, косметички, шорты лежали не в общей куче, а строго под теми балконами, где жили их хозяева). Благородно! Могли ведь унести прочь или выкинуть в мусорные бачки! А не сделали, вежливо оставили. Спасибо вам за это, ребята. Это благородно. А дураков обуть никогда не вредно.

На наши жалобы портье покивал головой, сказав, что он предупреждал, чтоб закрывали двери и окна, и ввернул анекдот об итальянских ласковых ворах: у людей украли машину, они бегают, убиваются; вечером машину вернули с запиской – мол, спасибо-извините, нужна была для дела, вот вам за беспокойства два билета в Ла Скала. Люди рады, хвалят воров за рыцарство и изящество, едут в Милан, слушают оперу, а, вернувшись, обнаруживают, что их квартира ограблена дотла...

Потом портье сообщил, что недавно задержали то ли цыган, то ли румын – мальчишки лазили по балконам и кидали добычу папе, который проверял содержимое сумок и штанов.

Мы посетовали на цыган, румын и албанцев и несолоно хлебавши разошлись по комнатам. «Ничего, принесли малую жертву, чтобы не приносить большую», – подытожил я в уме.

Жена ругает меня пессимистом, а я думаю, что мрачный песси куда лучше вечно-веселого оптимиста (опти), вроде зятя-Коньятто, который восхищается мухой, не замечая за ней зловещего слона, который так хорошо виден пессимисту. К тому же песси не так легко кинуть мордой в грязь – он готов ко всему, настороже, начеку. А опти постоянно перепадают тычки, пинки и затрещины, которых он совсем не ждет, занятый своим повседневным блеянием:

– Ах, соборы-моторы! Витражи-виражи! Солнце-оконце! Дворик-садик! Картина-кантата! Фонтан-великан!

А песси угрюм:

– Ну, пришли мы в эту Пизу, увидели этот шедевр неудачливого архитектора, руки обрубить ему мало. Посмотрели сделал круг, как на панихиде – и можно уезжать: смотреть в этой Пизе больше нечего. Гонец из Пизы. Абзац из Гизы. Лучше сидеть дома – здоровее будешь. И Аль-Каида не взорвет.

Едем смотреть замок Габриеле Д’ Аннунцио, столпа символизма и друга дуче. Дорога – мимо лохматых серебристых олив, мимо городков на холмах, где дремлют церкви в россыпи домиков и всё колышется в солнечном мареве. Деревушки – как из картонной книжки-вставалки.

Замок – мрачное сооружение в нацистском (псевдо-классическом) стиле на вершине горы. С амфитеатром, галереями, залом, где выставлена подводная лодка (деревянная), на которой поэт-солдат плавал еще в Первую мировую. Там же вмурована в скалу настоящая палуба корабля. А сам поэт похоронен на самой высокой точке – саркофаг на столбе, вокруг, лучами – 10 саркофагов его друзей-соратников: Роберто Гиганте, Винченцо Розетти и такие ребята. Поэт подарил свою любовницу Муссолини, но ни дуче, ни ей этот подарок впрок не пошел: их вместе повесили вниз головой (о чем поэт написал поэму).

Оттуда поехали в городок Сирмионе, где крепость 13 века – четырехугольные, массивные башни из весомых булыжников. Камень парапетов отполирован временем до бархата. Зубцы стен – «кремлевские». Башни пристально вглядываются в море. Во рву трепещутся утки на плавучих гнездах. В воде фланируют рыбины, беспечно изгибая станы. По небу носится стая ошалелых птиц.

Улочки кривы и узки. Своды, переходы, тупики, замшелые камни, решетки. Один дом скрыт под фиолетово-красными цветами, словно они растут прямо из стен. По углам притаились «Валентино», «Версаче», всякие иные Гуччи-Шмуччи – искусители и обольстители рода человеческого, добрые джинны итальянской экономики.

На горе – вилла Катулла, отца лирики. Жил над озером, писал стихи, кормил чаек, смотрел на вечную гладь гордячки Гарды. Поэт-тюлень, поэт-вельможа.

«Мазератти» мазнул пылью, обогнав на дороге. Ему можно на «мерседесы» и «ауди» песком плевать, ведь мы – на родине самых дорогих и бессмысленных (и этим очаровательных) машин в мире.

Едем мимо полей кукурузы. Какаруза! Кукараза! Где Карузо? Где зараза?

Знойный легкий юг. Итальянцы называют Средиземное море «Маре ностре» – «Наше море». Уверены, что им принадлежит всё медитерраново Лукоморье.

Итальянская комедия в разгаре: под большие литавры приносят очередные «макарони» и пиццу.

– Лучшие в Италии! Макарони фантастико! – кричит зять-Коньятто, большой италоман. – Пицца грандиссимо!

А что такое пицца?.. Пища птицы. Остатки, огрызки, кусочки, брошенные на теста кружочки. Красиво видеть и приятно есть. Но серьезным это блюдо никак не назовешь. Оно такое же изящное и легкомысленное, как всё итальянское.

Твердые соленые сыры – одно из великих открытий. Среди них король – «Грана падано».

2

Праздник озера в Валеджио. Длиннющие, под километр, столы в два ряда, на пять тысяч человек. Разбиты на сектора. Стоят палатки. Все рестораны и пиццерии из округи вносят свою лепту – едой, официантами. Столы доходят до древних арок и продолжаются за ними. Дальше – полиция закрывает входы.

Не успели сесть, как принесли легкое вино, твердый сыр и колбасу «mortadella», похожую на нашу «любительскую», с жирком.

Пока закусывали, узнали из динамиков, что суть легенды такова: некая нимфа влюбилась в офицера и знак любви подарила платок с завязанным на память узлом (узел был в виде тортелини, поэтому это блюдо тут особо почитаемо). Но на офицера имела свои виды генеральша; она нашла злосчастный платок и отослала офицера к нимфе, то бишь приказала его утопить: любишь нимф – люби и под водой жить!

Лучшие в мире тортелини не заставили себя ждать, причем диктор объявлял, какой они фирмы и кто их сотворил.

Потом появились ряженые: маркизы и синьоры в камзолах, сапогах и бляхах. Девушки под Джульетту, с повязками на лбу, кружева на шее. Мальчики под Ромео, в брюках до икр, в чулках и шляпах с перьями. Стражники, копья, факелы. Перезвон бубенцов и бряки ботфортов.

Вертятся шуты (жук и жаба на беретах). Скорые кельнеры раздают добавки.

Потом дошло до куска мяса с кровью и солеными артишоками (смесь маринованных огурцов и чеснока). Мясо без соли и перца, зато кровищи – словно из сердца.

Не успел я начать роптать по поводу крови и теста, как взвилась итальянская опера. Стемнело. Замерцали свечи, всунутые в пустые бутылки. Побежала по столам длинная цепь огоньков. Понесли граппу.

И тут с горы, из крепости, начали пускать салют. В небе замельтешили золотые гномы, штрихи, зигзаги. Раскинулись плакучие ивы пламени. Райские яблочки наколоты на шпаги. Алые квадраты и серьги, алмазные иглы, бенгальские игры... Иероглифы из огня. Горящие хризантемы. Круги и овалы, брызог обвалы. Яркого счастья завалы.

Искры фейерверка сыпались с неба прямо на голову, в глаза, за шиворот. Искр блеск, небесный бурлеск. С купола – на кумполы.

Музыка нарастала. Сердце волновалось, грустило. В глазах щипало, в душе свербило. Печаль и радость мучили одновременно. Хотелось жить вечно, в покое и мире или тут же умереть под залпы салюта...

Последней в небе появилась громадная мадонна с бамбино. Фейерверко грандиозо. И ви?но фуриозо...

Наутро, после праздника, опохмеляемся в бассейне и время от времени продолжаем обсуждать кражу:

– Ночью, перед воровством, снаружи шел противный запах. Может, они сонный газ пустили на нас? Усыпили, уморили?!

– Мы и без сонного газа под газом были.

– Кто нас обобрал – местные или профессионал? И сколько их было? И как они влезли?

– Как потрошили кошельки и сумки? Где деньги совали в свои воровские подсумки?

– Наверняка урки-албанцы.

– Нет. Албанец украдет – и по горлу полоснет. А эти брали только деньги.

– Не взяли фото, не взяли авто, хотя могли прихватить то-то и то. Ключи от машин лежали на столах.

– Ими двигал страх. Авто могут найти, или будут искать, тогда им спокойно не спать. Унес паспорта – карабин у хвоста.

Кстати, все встреченные карабинеры упитанны и толсты – копия наших советских свинообразных ментов-уголовников. Пусть лучше элегантный карманник обчистит всласть, чем к ним попасться в снасть.

Вокруг много итальянцев. Звучит тысячелетняя латынь: прего, скузи, бонджорно, грация, кончерто гроссе, пиано и форте, спагетти, пицца – водой бы этой сказочной упиться...

Певучесть итальянского языка такова, что хочется повторять гармоничные звуки, легкие интонации, выпевать слышимое. Смысл не важен.

Когда латынь стала итальянским языком? Когда «римляне» превратились в «итальянцев»?.. Надо бы у Швагера спросить.

Лица итальянцев в массе очень интересны. Есть очаровательные невысокие женщины, с пепельными глазами и оливковой кожей. Носы у мужчин встречаются ой-ой-ой, кавказского разлива.

В одном дворце наткнулись на огромную картину Рубенса: лица как зады, зады как мешки, носы – мятыми картошками. Сразу видно, что моделями великому мясописцу служили не легкие южане, а грубые северяне.

«Картолерия». Здесь продаются бумаги, конверты, открытки, альбомы.

Магазин одежды «Ла Цанцарра». На тбилисском жаргоне «цанцара» – это человек, который всюду суется, суетится, надоедает, отчасти деревенщина. А на итальянском «цанцара» – это назойливая мушка-кусалка, вроде комара.

Старухи, сидя у ворот, отслеживают жизни терпкий лёт: перемывают кости прибывшим в гости. Ведьмы черны, без зубов, а зубоскалят будь здоров: скузи, скузи, меццо форте. Проникают до аорты – с кем кто спит, кто как живет, сколько стоит сыр и мёд, пармезано, чиабатта, ла финестра, та горбата, этой волосы длинны, та виновна без вины.

Кто хочет быстро и широко потратить деньги под салюты и фейерверки, должен спешно ехать в Италию – там созданы для этого все условия: мышеловки заряжены лучшими в мире тортелини – подходи, влезай, получай. Где жил Катулл – теперь монетный гул. Там прятался бездомный Леопарди – плати за дух его и пряди.

Но кто хочет медоточивой речи, синего неба, лиловых связок сирени, цветов, растущих из стен, дремотной тиши – тот тоже должен спешить в Италию, где миг равен веку, а век – мигу, помноженному на жизнь.

В городе Мантуя – огромные кирпично-красные кубы дворца и башен, с фигурами на крышах. «Кремлевские» зубцы на фоне синего неба. Высоченные окна разделены двумя или тремя колоннами. Пузырчатая базилика с крышей, как крышка чайника. Стоит уже 800 лет. Внутри колонны, красный камень. Отверстие в полу, а там, глубоко – крипта, первая церковь, вокруг которой настроена базилика, похожая на кастрюлю из кирпича.

Палаццо Дукале – дворец правителей. Угрюмо суровятся арки окон. Зал химер. Каменные столы с инкрустациями. Узорные потолки. На окнах – косые жалюзи из черного дерева. На втором этаже – дворик и сад. На громадных потемневших полотнах все время кого-то жгут, пытают, рвут клещами, бьют палками. Картина с рукой, которая все время показывает на тебя, куда бы ты не отошел. Решетки подвалов, где сидели преступники. Галерея с мраморными бюстами императоров. Фрески в комнате, расписанной отцом перспективной живописи – Андреа Мантенья. Фреска – от итал. fresco – свежий (надо было быстро расписывать и покрывать раствором).

Древняя Падуя полна людей, движения, грохота, шума мотоциклов. Собирают столы после базара на площади. Перед кубом караван-сарая люди сидят в кафе. Дремотный кайф солнечного города. Опять круглая, как банка, пузатая базилика. На киоске написано «Газеттино». На велосипедах – старики с кошелками, загадочные маленькие стройненькие девочки с папками, парни воронова крыла с рюкзачками. Много молодежи. Не мудрено – в Падуе самый старый университет в Европе.

Дом, где умер бунтарь Гарибальди. С его балкона малыш пускает мыльные пузыри на туристов, ужасно смущаясь при этом, но продолжая пускать.

Собор с мощами св. Антония описать невозможно – нечто потрясающее по внушительности и силе. Внутри оправлены в золото реликвии: нижняя челюсть, кончик языка и голосовые связки св. Антония. Тут же – его черно-белая туника. Отдельно – саркофаг с мощами. На саркофаге – фотографии тех, кого спас святой. Люди стоят, приложив руку к саркофагу, молчат, думают. Я тоже приложил. И камень стал теплым, сказал мне что-то, чего я не понял, но смутно ощутил.

Устав как собака, убитый пятой Падуи, я заснул на солнце возле бассейна и обгорел, словно индюк в духовке. И это перед завтрашней поездкой в Венецию!.. Как тут не станешь ярым песси? А для обгоревшего любая Венеция покажется адом, да еще в 35-градусную жару.

И показалась.

3

Как известно, Венеция лежит на островах. Сколько же надо было кораблей, чтобы эту махину строить, кормить, содержать?.. Побережье соседней – напротив, через залив – Далмации разрушено: там вырубили все леса для свай домов диковатого водного проекта и почва поползла.

Вода вымыла душу из Венеции, остались маски, химеры и хлопоты официантов. Много мертвых переулков между туристскими тропами. Стикс, разделенный на стиксики и стиксушки. Город-маска.

Почему параноидальные тираны строили свои воздушные замки в самых труднодоступных местах – на болотах, в пустынях, на воде, на вершинах гор?.. Чего было в этом больше – желание покрепче себя увековечить или просто садизм, своеволие, дикий каприз?..

Бывал ли Петр Великий в Венеции? Видел её или ориентировался только на Амстердам и Утрехт? И что старше – Венеция или Амстердам? А может, Утрехт, заложенный римлянами? Надо бы спросить у зятя.

Венеция – человеческая напыщенность, воплощенная в труде рабов, чью кровь до сих пор выдаивают итальянцы и продают туристам. Пример того, что можно сделать, если зайти (заплыть) слишком далеко. Бездушные кулисы без двориков и посиделок, собак и кошек, беготни детей. Человек рожден ходить, ползать, лежать, но не плавать. На воде и в воздухе хорошо живется дожам, джиннам и поэтам, но не людям.

Выплывают дворцы по колено в воде. В других местах видны трущобы – закованы в воду, обречены на смерть. Никто не покупает зданий в Венеции, никто не хочет вкладывать денег в их реставрацию, ибо все знают, что город обречен.

Закат начался в 15 веке, когда открылись пути в Америку и капиталы потекли в (за)океанские дела. Это совпало с появлением турок-разрушителей. Потом Наполеон без боя захватил Венецию и передал её Австрии. Наступил конец, который продолжается до сих пор. Вниз по лестнице, ведущей в Лету. Мертвая вода венецианцев.

Готические северные соборы худы как работяги, а южные католические храмы толсты, упитанны, приземисты, как булочники. Они густо смазаны золотом, населены сусальными мадоннами, приправлены задами ангелочков, венками, ветвями, цветочками, раскрашены и разукрашены, как на дешевой ярмарке.

Собор св. Марка – аляповатый кич, золотом бьет в глаза. В нем неудачно сплелись византийский, мусульманский и ренессансный стили. Эклектика режет глаз. На фасаде – четыре коня, приписываемые Лисиппу. Они были когда-то привезены из Константинополя, потом украдены Наполеоном и возвращены после кончины тирана.

В магазин «Феррари» стоит очередь. Магазин «Картье» – вообще без витрин, черный куб с входом. Вот туфли за 500 евро, вот костюм за 15 тысяч. Дальше цены не смотрел – очки надоело одевать. Сумки от Дурацци. Туфли от Придурелли.

Если отойти от туристических магистралей, то видны пустые переулочки и тупики. Ни души. Только в кафе сидят синьор Дубиналли, мистер Чурбанетти, маэстро Кретини и господин Аферисто. Они хотят создать общество с безграничной безответственностью и показывать туристам мумию кошки из Дворца Дожей, которую ласкал сам главный водоплавающий дож.

Венецианское шоу может поразить китайцев и корейцев. «Маски-шоу» хорошего, мирового уровня. Когда-то город жил, кипел, клубился – сейчас он утомлен, как пожилая проститутка после работы. По грязным каналам плывут черные саркофаги-гондолы, похожие на плавучие гробы, в которых старые итальянцы распевают невеселые песни.

Как, интересно, тут можно вызвать «скорую помощь» или полицию?.. На чем они тут плавают или летают?.. (Как нам потом рассказали, почтальон в Венеции – профессия вымирающая: никто не знает схемы номеров домов – как-то очень заковыристо сделано: не по улицам, а по кварталам – так что № 156 неизвестной улицы соседствует с № 781 не менее неизвестного переулка-канала).

Венеция – старуха в буклях – выставила свои лишайные телеса на обзор туристам: мол, и мы когда-то были рысаками... А ведь действительно: когда-то эта Аристократическая Республика Serenissima была шесть веков кряду королевой Адриатики, впитывала в себя шик и блеск мира, служила точкой схода дорог, сбора золота и камней, перца и стекла. Правила и пекла. Но теперь – баста, конец и финита, ничем уже больше не знаменита.

Дыхание вечности бьется в маленьких городках Италии, а не в цирковых комплексах.

Сейчас Венеция оккупирована бывшим советским людом. Он всюду. Часть пашет по-черному, часть гуляет по-белому. Столкнулись сразу, как сошли с катерка в ряд лавчонок, где маски, шляпки, сувениры, посуда. В глубине ларька пышногрудая, крепенькая девушка флиртовала с худющим итальянцем с косицей – оба были явно тут при деле, и я спросил по-немецки у девушки, сколько стоит вон та порочно-невинная маска. Она ответила, сверкнув глазками. Я спросил про другую маску – носатую полуптицу в очках. Она ответила по-русски:

– Вы с Кавказа?

– Да. А что, видно?

– И видно, и слышно. Ой, люблю я ваш акцент, – всплеснула она руками и что-то пояснила чернявому Ромео, который настороженно замолк, вороша свою смоляную косичку. (– А, руссо! – успокоился он и занялся другой покупательницей). – Да. И акцент мне ваш нравится. И люди, – развила она тему.

– На этот счет мы могли бы поговорить подробнее, если бы не было рядом жены – сейчас она вон там, – указал я на киоск, где друзьями покупалось мороженое. – А вы откуда?

– Из Украины. Учусь и работаю.

– Хорошая работа – в райском месте адские маски продавать.

– Почему адские?

– Ну, что на них? Холодность, безразличие, пустота, брезгливость, равнодушие. А это все грехи.

– А вон там, – она указала рукой на другую сторону залива, – там Абрамовича яхта стоит. Он недавно прилетал, прямо с вертолета на воду спустился.

– Ага, как Христос. С небес сошел и по воде пошел, – понял я про застенчивого нефтяного Альхена, ставшего теперь брендом России (как раньше были «Ленин, Сталин, перестройка»). – Вот, кстати, и моя команда бредет, – указал я на наших друзей, красных от солнца и зеленых от качки катерка (вначале мы ошиблись, поплыли не в парадную сторону и обозрели пустые дома, сараи, ржавые причалы и пустые доки). – Но маску я у вас обязательно куплю, вот эту. Когда вы закрываетесь?

– Я тут до девяти, – ответила она, конкретно блеснув глазами.

Я кивнул, облизнулся и поплелся прочь, точно зная, что в девять меня здесь не будет и, очевидно, этот чернявый паренек будет качать её на волнах своей нежности...

А насчет «Абрамовича» я еще в Германии заметил: если раньше, когда слышали-видели, что ты из Союза, то говорили: «А, Ленин, Сталин! Перестройка! Гласность! Горбачев!», то сейчас говорят – «Абрамович». Герой нашего времени. Сюжет таков: непокорный олигарх выслан из Москвы – нет, не в Тамань, а в Тюмень. Там он встречает свою знакомую по тусовке, Мэри, брокера консалтинговой компании. Между ними завязывается любовь, но подлый веролом Грушницкий-бухгалтер мешает им. Назначена дуэль на кредитных каточках. Олигарх убит заточенной Visa-кредиткой, которую тайно заострили по приказу царя-нефтедержца...

Через пять-шесть лотков встретился молдаванин, который вместе с итальянцем торговал стеклом и посудой. С ним перекинулись парой слов. Еще двое молдаван грузили на фуру какую-то мебель. Они объяснили нам, как добраться до Моста Вздохов. И до этого, по дороге в Венецию, по-нашенски – прямо из грузовика с обочины шоссе – пожилой молдаванин продавал фрукты и арбузы. Он попросил у меня сигарету: «Купить не могу, капо нету, отошел». – «Из Молдавии фрукты привез?» – удивился я. «Нет, из Сицилии». – «А, мафия послала продавать!» – «Ну».

Наверно, молдаван много потому, что им более-менее понятен итальянский. Ведь «кухонная латынь» – основа романских языков: итальянского, французского, испанского, португальского, ретороманского, сардинского, румынского, и молдавского.

На площади св. Марка русская речь слышна повсюду, особенно возле бутиков, откуда вываливаются увешанные сумками и торбами от Гуччи-Шмуччи новые русские (так раньше были увешаны сосисками и мешками люди в «колбасных» поездах).

Впрочем, не новые (те спускаются на вертолетах и подплывают на подлодках), а полуновые полурусские. Или на четверть новые и на восьмушку русские. Или совсем не новые и вовсе не русские... В общем, наши люди.

Встречались и отдельно спешащие куда-то женщины с продуктами и детьми, явно не туристки, а тут живущие:

– Я Валерика только успела покормить – и опять на работу.

– Мне в магазин еще переть...

Наверно, русское крепкое слово «переть» произошло от латинского «per», то есть – «в направлении», «на»: «per Venezia» = «на Венецию, в сторону Венеции».

Мясная мешанина на стенах католических храмов. Бесконечные розочки-виньетки, венки-завитки («красивое»), жирная сытая обильная позолота – словом, отрыжка богатства. Животное месиво гипса, мрамора, сусала.

Как все это чуждо строгой духовности православных храмов, со скорбными ликами икон! И как чуждо самому Христу, ходившему с посохом и в рубище!.. Увидь он холеных епископов с гаремами мальчиков, стены храмов в мишуре – он бы ужаснулся! Изгнал бы их из Дома Божьего!..

В нашей компании было всякой твари по паре: православные, католики, еврей, протестант. У всех свое мнение. Зять-Коньятто (протестант) сказал мне на ухо, указывая глазами на разодетого в тоги гладкого епископа:

– Если бы Христос видел его, он бы возопил: «Что надо тут этой обезьяне»? Я преклоняюсь перед православием, которое стоит, а не сидит в храмах! Фантастико! У папы мордочка злой хитрой лисицы, замашки поп-звезды и прошлое гитлерюгенда. Унико! Белиссимо!

Но тут грянул из купола органный аккорд, от которого сперло в зобу и пересохло в горле. И Бог потек по медным трубам, проникая во все живое, заставляя взглянуть на себя в жизни, среди живых и мертвых, спросить у совести, спокойна ли она.

Венеция разрушается, потому что её подтачивают подводные волны от моторок и катеров, разрушают фундаменты домов. После моторок и прочего т.н. «технического прогресса» (после которого сразу наступает духовный регресс) развал Венеции пошел быстро и неостановимо.

Но Венеция не только стара и подагрична физически, она еще и огромный дом престарелых – молодежь уходит из города (по разным причинам). За последние 10 лет население уменьшилось вдвое за счет оттока молодежи, не желающей быть официантами и продавщицами, а также из-за цен на жилье – жилых домов все меньше, а те, что есть, ремонту не подлежат.

Город-призрак, город-понт, где люди – статисты в туристическом цирке.

Истинная душа города умирает уже пять веков, не в силах сопротивляться духу наживы и сувенирных лавок. Дешевая романтизация Венеции привела к её реальной гибели.

На мои критические реплики жена стала упрекать меня в пессимизме и черно-очковстве. Да, я песси и скептик, и горжусь этим. И не хотел бы быть ретивым опти, который всем восхищен, умилен и доволен. Как можно быть таким сеньором Болванетти в мире, где за сумерками богов давно наступила их глубокая ночь?.. Пока боги спят, люди за сто последних лет с помощью технического прогресса успели провести две мировые, двадцать гражданских и двести локальных войн, а умнейшая нация умудрилась загнать мудрейшую в душегубки. Где же тут высшее провидение?.. Без микроскопа не разглядеть.

Боги не проснулись до сих пор. Озоновая дыра не срастется сама собой. Тропа хай-тека погубит всё живое в обозримом будущем. А пока с неба спускаются новые пророки, которым человечество вдруг решило отдать миллиарды за их немыслимые таланты, ум и гений. Застенчивые скромные нефте-газовые Альхены берут, не отказываются; обедают, чем бог послал; отдыхают на Оффшорах, где наводят шорох.

А у Христа не было тридцати сребреников, чтоб откупиться от Иуды...

По дороге из Венеции зять-Коньятто рассказывал:

– Вон видите, там, на горе, замок Ромео и Джульетты? Это местечко Монтеккио, откуда была семья Ромео. Грандиозо! А вон там, в деревушке на холме, могила Петрарки! Фуриозо! Там есть ресторан, где я ел отбивную из ослятины и тортелини с кониной – атанде! Такое не забывается! Унико! Грандиссимо!

Петрарка, отбивная ослятина, конина на холме... Куда не повернись, на что-нибудь да наткнешься.

После Венеции – отдых. Опять такая жара с утра, что лопается кора. Блики от бассейна шмыгают по стенам, плещутся по балкону. Дети шумят и кричат в бассейне. Чем сильнее крики – тем резче прыгают блики. Бамбины и бамбинеллы играют в Дарданеллы: строят флот из пластика, паруса – эластика.

Праздность и нега италийского солнца. Всплывает в голове странное: могут ли муравьи плавать? Не отравится ли воробей, если выпьет хлорированной воды? И где у мыши нора? Чем питаются ящерицы? И чьи это купаются падчерицы? У кого что болит? Здесь натерли ногу, там купили тогу...

Мамаши с бамбинеттами плещутся в бассейне, папы лежат на шезлонгах, свесив брюха, подложив тряпье под ухо и похрапывая глухо. А какая-то тихая собака целый день из зарослей смотрит на бассейн, повизгивает от возбуждения, но в воду идти не решается. Детей зовут обедать:

– Якопо!.. Паоло!.. Николо!.. Темпо!.. Темпо!.. – (Наверно, так звали мамы когда-то со двора вертлявого Паганини, тихого Веронезе, смуглого Тинторетто...). – Якопо! Якопо! Аллегро! – зовут непоседу, а он с детьми у ограды копает преграды муравьям и гекконам, снующим в траве по вечным законам.

Когда расплачивались, хозяйка, дама с декольте, кассировав с нас (четырех пар) 2000 евро за неделю, похвалила всех за хорошее поведение, а мне сказала:

– Браво туристо!

Еще бы не бравый!..

В чужой стране можно прожить, зная одно-единственное слово: «Спасибо». Не «дай», «сколько», «нет», «иди к черту», а «спасибо». И если что-то не нравится, не надо обсуждать это с местными – это может завести далеко, куда дальше, чем нужно. И даже если тебя обворуют – не надо идти в полицию, дороже сядет.

Завтра уезжать, а жизнь в пансионате идет своим неторопливым чередом: семейства едят арбузы и дыни, гладят белье, варят «макарони», пасты и антипасты, ругаются помаленьку, читают газеты, слушают радио. Бамбины и бамбинеллы в куче устраивают бучи. Шумят, визжат, тащат в бассейн собачонку. Обливаются и лаются. И Якопо тут. И Паоло. И Луиджи. А непоседливый Николо гоняет мяч где-то около.

Едем обратно по Швейцарии. Горы покрыты щетиной леса. С гор сыпятся речки. Водопады бьют прямо из камней.

Когда проезжали перевал Сен-Готард, кто-то рассказал, что раньше у сенбернаров на ошейниках были прикреплены фляги с ромом, чтобы найденный им в снежном завале человек мог бы согреться. Но умные собаки научились свинчивать друг у друга пробки с фляг и пить ром, а потом, пьяными, валяться и беситься в снегах, отчего начались сходы лавины. Теперь их пускают бегать только поодиночке...

И я бы не прочь побегать в одиночку по озеру Гарда, будь денег побольше и меньше преград. Но увы, закон сообщающихся сосудов неумолим: в голове густо – в карманах пусто (и наоборот: в карманах густо – в голове пусто).

После Италии ощущение такое, что человек побывал в раю, теперь сидит в чистилище и ожидает ада.

Какое счастье хотя бы на неделю избавиться от телевизора, газет, телефона, всякой дурной всячины! Как мало надо для счастья! И как много всякой дряни мешает этому! Человек изначально счастлив сам в себе, но мир приносит одни проблемы. И пусть веселые опти докажут обратное...

Италия, 2007