| ПОЭЗИЯ | Выпуск 4 |
|
* * * Великий Вождь вращает пальцем глобус. Толмач сидит на корточках и смотрит На раковину алую заката. А белый человек с Большой Пироги, От сытного обеда разомлевший, Великому Вождю толкует нечто. Берет за локоть толмача и пальцем, Лениво ухмыляясь, тычет в глобус. «Земля. Планета» – странные созвучья. И смысла их толмач не понимает, Хоть, повторяя вслед за капитаном, Он произносит вслух: «Землья. Планьета». Великий Вождь, кивнув, вращает глобус. Ножи и бусы сложены на землю. Торг состоялся. Неподвижно море. Легчайший крен наметился над миром, Как будто опрокидывают небо, И выливая день, впускают вечер. Тот час, когда порой Великий вождь Прощает своих пленников и долго Сидит один, размешивая угли. Над кронами курится темнота, И очень низко, кажется, меж листьев, Сочатся светом молодые звезды. Почти меж листьев... Но Великий вождь Давно узнал, что звезды много выше... Великий Вождь вдруг вспоминает детство: Он, мальчик, тень отца (вождя в те годы), Отцом отправлен на вершину пальмы За звездами в подарок белым людям. Они смотрели, как он шел к стволу И хохотали, словно бы заране, Заране понимали, что звезды Он не достанет. Притаившись в кроне Он ждал, что, наконец, о нем забудут. Уснет хмельной отец, уедут гости К Большой Пироге, где горят огни, И долго не стихают смех и крики... Великий Вождь на землю ставит глобус И знаком подзывает колдуна. Колдун уносит глобус под навес. Торг состоялся. Люди умолкают. Костер вот-вот погаснет. Пальмы. Море. Три человека – бледный чужестранец, Великий Воин и толмач усталый С тоской глядят на выпавшие звезды. * * * В шершавых, но не колющих потемках Ты дремлешь, завалив себя словами, Как листьями, последний смысл которых – Согреть тебя шуршанием согласных. А гласные, должно быть, испарились. Иного смысла в этих листьях нет. Ты все сказал и все, что мог, услышал. И если всюду осень – бесполезно Расспрашивать: а будет снова лето? Возможно будет... Ты дремлешь, человек, влюбленный в грусть. Пусть все на свете создано для счастья, Как говорят, но правда грусти в том, Что сумерки – ее пора, и кольца На тонких ее пальцах не сияют, Но осмысляют смуглый ток заката, И, в тишину задумчивые крылья Доверчиво влагая, дремлет слух И ждет, что понесет его над миром... В ночи устало шевелятся где-то Огромные бессонные моря, Угрюмые безглазые моря, Поскрипывая, движутся планеты, И звезды в бездне, словно якоря. Как ящеры на лапах из вельвета, Зеленого и дымчатого света, На сушу на локтях ползут моря, Чудовищные чрева волоча, Безмерные, безвидные колоссы. А над водою носятся матросы, И все, что замечают, матерят. ...Круглы бокалы и остры углы, И хрусталем источен лунный остров, И ложечка почти звенит от блеска… И мне уже не одиноко. Нет. Как может одиноко быть тому, Чей каждый мускул – слепок с колоссальных Усилий жизни переплыть себя. |
|
|
|