| ПОЭЗИЯ | Выпуск 42 |
|
* * * Нет радости в душе милей – Идти по кладбищу, взирая, Как приняла земля сырая И незнакомых, и друзей. Иных столетий имена Увидишь на могильных плитах. Как много навсегда забытых! Как многозначна тишина! Умолкли скорби и расчет, И только редко крикнет птица, Да время строгое страницу В урочный час перевернет. И я прочту, что всё пустяк — Тревоги и земные блага, И что кладбищенская влага И состоит из этих благ. Любовь и чешуя В селе Песец, для жизни непригодном, Последний житель, полупьяный дед Рассказывал, что в озере холодном, Жила русалка. Как-то раз поэт В Песец приехал подбирать глаголы, Высокие и главные слова, Он был не знаменитый, но веселый, Окончил восемь классов средней школы Да музыкальной школы… где-то два. И восхитился грудью девы голой, И у него вскружилась голова. И он воскликнул: «Как же ты красива! От кончиков ногтей и до хвоста! Ты – достопримечательность залива, Из всей нечистой силы ты чиста». И дева, что в воде сырой скучала, В унынии пуская пузыри, Приветливо поэту отвечала: «Твои слова мне п?-сердцу, сначала Все, что сказал, сначала повтори. Давай с тобою плавать у причала, И будем целоваться до зари. И обретем телесную истому, Когда любой контроль теряет плоть, С тобою, милый, хоть в озерный омут, Да и со мною тоже в омут хоть. Иди ко мне! Зови меня голубкой, А хочешь рыбкой. Не обижусь я. Твои слова нужны мне и поступки, Вот только жаль, ко мне нельзя под юбку, Большой любви мешает чешуя». И дед вздыхал, раскуривая трубку, В селе Песец, негодном для житья. И стало страшно в этом гиблом месте, И я приезду был сюда не рад. А чт? – поэт? Погиб невольник чести. По пьянке утонул, как говорят. Африка в год русского языка Да будь я хоть негром преклонных годов… Я русский бы выучил только за то… Владимир Маяковский Если б я родился в Гане, Негром был бы я, поди. И смотрел бы, как в саванне Льют муссонные дожди. Н? берег слоновой кости После дождичка в четверг Я ходил бы к неграм в гости На костер и фейерверк. И томим духовной жаждой, Ел бананы на обед, И состарился однажды, Негром стал преклонных лет. И готовился на небо Уходить, да в некий миг Вдруг решил, что надо мне бы Русский выучить язык. Эх, ребята-негритята, Дожил до седых волос, А ни слова русским матом Мне сказать не довелось. А на нем под звуки лиры Говорят любимцы муз, Например, Тимур Кибиров Или Алешковский Юз. Рано жизнь еще итожить, Умирать я не готов. Как же это с черной кожей Прожил я без черных слов?! * * * Читаю рыжего поэта, Который пел легко, как чиж, И знал, что для любого света Любой поэт немного рыж. Имел он вредные привычки И несколько гражданских жен, Но не лежал в психиатричке, Дождливой жизнью оскорблен. Бывал в милиции за драку, Душой и телом от вина Болел, но никогда не плакал, Что жизнь скучна и не нужна. Когда однажды стал известным И модным, словно ерунда, Сдавил судьбе своей и песне Веревкой горло навсегда. И кто-то скажет – мог иначе, И написать бы сколько смог! Не смог бы. Я о нем не плачу. Я понимаю, мир жесток. Читаю рыжие печали, Стихов листаю тонкий том. Он выбрал, чтоб его читали И говорили бы о нем. Чтo для него души спасенье?! Неясный и натужный труд. Ему важнее наше чтенье И наш посмертный пересуд. * * * С осенним холодом и тленьем Приходит странная пора, Когда плохое настроенье Вдруг увлекает, как игра. Как увлекает огорченье, Что жизнь твоя не удалась — Ни праздник, ни стихотворенье, Ни одиночество, ни страсть. И нет унынию исхода. Сгибает травы первый снег. Какая скверная погода! И как несчастлив человек! Как он томится и боится, От самого себя тая, Признать, что жизнь его, как птица, В иные движется края! И наконец-то виновато Найдет негромкие слова, Что он легко умрет когда-то, Как снег и осень... как трава. 18 февраля Звонят друзья сына. Прочли в Интернете, что он погиб. С надеждой спрашивают: – Может, он еще в реанимации? Что им ответить? Я только что вернулся из морга. * * * И вновь представляю я светлые дали, Благорастворение райских высот, Где нет ни болезни, ни горькой печали, Где жизнь бесконечная плавно течет. И души уже ни о чем не жалеют, Словам подбирают молитвенный лад, И сын мой убитый по дивным аллеям Гуляет, и ангелы с ним говорят. И он улыбается жизни и свету, Небесному счастью — На каждом шагу! Я так представляю. И плачу при этом. Чего же я слезы унять не могу?! * * * Облако, редея, исчезает… Так и отошедший в мир иной Медленно пройдет по неба краю — Не вернется никогда домой. И уже не будет знать округа, Что он мыслил про небесный свод, И его печальная подруга Слезы сокрушения сотрет. Только я ищу слова и силы, Чтобы изменить свою беду… Помолюсь о воскресенье сына И по краю неба побреду. |
|
|
|