ЖЖизнь

МОЛЯЩЕРЫ И ТЕРРОРИЗМ

…Из Анталии я должен был вылететь в полночь, но рейс задержали на полтора часа. Намотав до головокружения кругов по этому терминалу свободы (где и перекурить-то негде!), от безысходности заглянул в Дюти Фри. Приятно порадовала цена за бутылку (0,5) Jameson’а, которую немедленно приобрел. «А что, – подумал я, – несколько глотков доброго ирландского виски оживят полет не хуже барабана!» Бутылка, правда, была из темного пластика, зато плоская; фляга, да и только!

В самолете местечко мне досталось у аварийного выхода на крыло, а рядом уселась молодая пара, которая меня сразу насторожила. Когда я пристраивал свой заплечный рюкзак-сумку поглубже за собственными ногами (а то ведь заставят на полку положить!), барышня как-то уж слишком истерично-заинтересовано наблюдала за моими манипуляциями. Но дело даже не в этом: стандартную инструкцию о выпадающих кислородных масках и самонадувных жилетах эти господа впитывали с ажиотажностью Мег Райан из «Французского поцелуя».

Ну а уж когда выехали на взлетку, все стало понятно – ОНИ! Есть такая порода авиапассажиров, – только лишь самолет набирает разгон, они уже проваливаются в свои кресла. Откидывают голову, как последнюю надежду, а на передней части этой головы проступает выражение: «усраться и не жить!». До белокостяшничества сцепливают ладони у себя в области промежности. И якобы спят. Но под закрытыми веками глаза у них бестолково бегают, будто хотят выпрыгнуть с парашютом… Должно быть, в течение всего полета они молятся… Я их так и называю – МОЛЯЩЕРЫ. Чего вы вдруг о молитве вспомнили только сейчас? Да и на что похожа эта ваша молитва? Это как пытаться добросить веревку до Луны: раз за разом, а все без толку…

Когда самолет начал разгоняться и погасили общий свет, я воспрянул, – а где обещанный самому себе же «глоток доброго ирландского виски «Джеймсон»? Попытался нащупать бутылку через верхний кармашек рюкзака. Нашел, но она не пролезала. Пришлось неуклюже привыдвинуть сумку и расстегнуть «главный вход/выход». Когда наконец-то желанная фляга, прижавшись к моей руке, двинулась за ней, я ощутил на себе взгляд. Очень сильное чувство! Продолжая неспешно вытаскивать бутылку, я так же неторопливо повернул голову вправо. Барышня на меня смотрела. И как! В том, что прямо сейчас в этой полутьме она начнет истошно вопить, я даже не сомневался. Нужно было как-то исправлять ситуацию, причем – каким-нибудь пошло-банальным, «приземленным» образом. Решение пришло молниеносно. Я достал бутылку, а дальше…

Занавес. Вернее, поскольку самолет уже набрал высоту, – включается общий свет. А тут я…

В руке бутылка Джеймсона, повернутая этикеткой к зрителю. На лице заблудившаяся улыбка, а общее выражение (наброшенное наспех) – «дежурный по идиотизму». Говорю громким и жизнеутверждающим шепотом, низким и бархатным:

– Пить будешь?

Желание кричать у барышни не то, чтобы пропало, но как-то натужно стушевалось. Явно понабежали какие-то новые неуклюжие мысли, которые переглядывались между собой и пожимали извилинами. Даже не используя свою способность иногда «подключаться» к мыслям другого человека, я внутренне все же услышал крик, другой, правда, по содержанию: – «Придурок!» Как и все молящеры, барышня откинулась, сцепила руки и прикрыла веки (хотя глаза под ними забегали так интенсивно, будто там заработал перфоратор «Надежда»).

А я потягивал виски. Разглядывал Луну, благо, она не была опутана веревками молящеров. Пытался отыскать на ней вьетнамского шалуна-духа Куоя, который, кроме своих полетов на Луну, прославился еще и тем, что мог украсть имя человека… В турбулентной тряске ощущал себя ребенком на «американских горках»… Желал молящерам покоя (пусть не вечного, но хотя бы – всегдашнего…) Одним словом, «полет пролетел незаметно»…

МИРУ МИР!

В Кемере заказ одного пива в баре у меня неизменно вызывал транспорантный всплеск памяти, поскольку по-турецки это звучало так: «Бира бир!»

КАК КОМУ СЛЫШИТСЯ...

Из услышанного телефонного разговора в маршрутке.

– Мам, а ты мне какой-нибудь сувенирчик из Парижа привезешь? Ну не знаю... Какую-нибудь Эльфовую башню...

НЕУЛОВИМЫЕ МСТИТЕЛИ

Барышня на улице громко разговаривает по телефону и поизносит сакраментальную фразу:

– Он вообще козел! Но ничего, Бог ему еще отомстит!

САРТР И МАССОЛИТ

Хороший знакомый припомнил историю, услышанную от Виталия Коротича.

Жан-Поль Сартр в шестидесятых побывал в Москве и захотел встретиться с молодыми советскими писателями. Загнали к нему в гостиничный номер самых несгибаемых членов Союза со всего Союза. Жан-Поль разлил привезенный коньяк и попросил рассказать что-нибудь. Один поднялся и провозгласил здравницу в советском стиле, с уклоном в победу мирового пролетариата. Жан-Поль вновь предложил всем коньяку и повторил свою просьбу – расскажите что-нибудь! Все боятся говорить, жмутся, молча коньяк хлещут.

Тогда Сартр поднялся и ушел – о чем говорить с писателями, которым и рассказать-то нечего? 

ДАТСКИЕ ТЕФТЕЛЬКИ

Вот все говорят – языки, языки. То есть – иностранные. (Попутно: «Он разговаривал на зарубежном языке».) Но где тот рубеж, который отделяет этот самый язык от того смысла, который голова (и иже в ней) выкладывает кому-то в широко раскрытые уши? А ведь основа понимания (взаимо-!) именно в этом.

Начну с плюсквамперфектума. Было дело – с семьей и друзьями отдыхали летом у доброго приятеля в Литве. А дом его (вернее – сад во дворе дома его) был перекрестком миров и мирков, позиций и позерства, коллективного и бессознательного.

Запомнился датчанин Пол, который очень хорошо говорил по-датски (этого, правда, никто по достоинству не оценил), неплохо говорил по-немецки (на коем и общался с нашим гостеприимным хозяином), а также знал отдельные слова и простенькие фразеологизмы языка английского. Поскольку разговорный английский оказался у него и у меня на одном уровне, мы с ним разговорились и даже подружились. (В один из дней он на всю компанию приготовил знаменитые датские тефтельки: из трех сортов мяса, никакого риса или иных разрыхлителей, пикантно маленькие, вначале обжаренные, а затем протушеные в томатном соусе, те самые, которые любил друг нашего детства Карлсон; но поскольку рецепта я не записал, то и говорить об этом не стоит, да и вообще, речь о другом.)

Вечер был томным, тёмным и темным – о чем только не переговорили! Еще бы: литовская дягтини, датский аквавит и украинская оковита! Втесался в компанию и некто из содружества независимых американских штатов (хотел написать – «сайтов»!), но был как-то… взволнован, что ли? – то ли вольный полет мысли всех присутствующих его ошарашивал (как крестьянина, впервые увидевшего ероплан?), то ли та непринужденность, с которой мы с Полом общались на родном для него (некта) языке, но ставшим вдруг для него таким далеким? Не знаю, да и речь не о нем.

Далее развитие событий складывалось как в библейском сюжете: и был вечер, и было утро, день второй.

А поутряни Пол появился в нашем дворе-саду еще, правда, не протрезвевши, но по-скандинавски умиротворенно. И вот я решил полюбопытствовать у совчеранового приятеля – как дела? Жив, дескать, ли? Поскольку языковой контроль во мне был несколько приглушен, я брякнул первую (очевидно, она лежала на поверхности небольшого «всего») фразку: «Хау олд а ю?» Вся честна компания, конечно же, обхохоталась. Но Пол абсолютно честно ответил на поставленный вопрос: «Ол райт!» – и поднял вверх большой палец.

…И так было постоянно: появлялся Пол, я неизменно интересовался о том, как у него дела фразеологемой «Хау олд а ю?», а он неизменно отвечал: «Ол райт!» 

– При чем здесь датские тефтельки? – спросите вы.

И мне придется повториться – дело ведь не в словах, а в смысле, который мы вкладываем в них!

ЖИТИЯНИЯ

Утром было +9, а к вечеру повалил снег. Бредовая погода! Вот и история бредовая припомнилась...

В начале января было довольно холодновато, даже лед распластался толстым боком. И тут, как водится – рыбачки ломанули, рыбки потягать. А у нас если уж и выбираются они, так сотнями, не меньше. Но речь не о них.

Были как раз знакомые из Грузии, впервые. Проезжаем мост метро, и они начинают вглядываться в горизонт замерзшего Днепра – что там за вертикальные черточки шевелятся?

– А что это... там?.. – указывают.

Жена отвечает молниеносно.

– Пингвины.

– ?!! – оторопело: – Как, пингвины?

– Да пару лет назад завезли сюда популяцию королевских пингвинов, они обжились, прижились, расплодились, так что теперь у нас есть свои пингвины. Кормят их из городского бюджета, а общество защиты животных за ними присматривает.

Долгое молчание. Наконец совершенно правильный вопрос:

– Ну ладно, зимой... А летом они как?! У вас же летом жарко!

Тут уже пришлось вступить мне.

– А на лето их равномерно распределяют по всем городским моргам. Там прохладно.

...Представил сейчас эту картиночку: идет себе грустный прозектор, жуя гамбургер, а за ним выводок пингвинов влачится, есть просит. И тут столы, клеенки, весь телесный антураж... Крррасота!

ТАК ГОВОРИЛ ФРАНКЕНШТЕЙН...

Туристическая группа в поездке во Францию. Один из членов – одинокая особь в себе, вне контактов, длинное пальто – серовато-обрюзглое, бесцветные глаза-пуговицы; лицо – такое же. За глаза все называют его – «Франкенштейн». Вечно говорит сам с собою; громко.

Музей д’Орсэ. Выход, все благодарят экскурсовода за прекрасный рассказ об.

Франкенштейн, идя в философском одиночестве, произносит:

– Ну, импрессионисты, ну, гении... А ведь все равно мы им под Бородино пиздюлей понавставляли...

И начинаешь задумываться, а почему импрессионисты избегали батальных сюжетов?.. Или они знали Франкенштейна?.. 

КАНДИНСКИЙ

Не нужно анекдотов – только что рассказанная художником живая история. 

Звонит ему мутно-знакомый и происходит между ними следующий диалог:

– Алё! Тут мои шефы поручили картинку купить где-то метр 20 на 80, этого... Кандинского! Вы, художники, все между собой там третесь, так ты не в курсе – как с ним связаться?

– (оторопело) Ну... Он, вообще-то умер, еще в 44-м...

– Так то наверно какой-то классик, а этот, сказали, – абстракционист!

ФОРМА – ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!

Ну почему абсолютно нормальные люди порой начинают «по умному» строить свою речь?

Просто вдруг вспомнился какой-то репортаж из? Ливии? Ливана? где наши миротворцы занимались разминированием довольно-таки немалых территорий, и вот командир этих самых саперов тихой такой сапой рассказывает о «поступлении в использование» нового защитного костюма. Слава Богу, есть кому о безопасности смертных позаботиться!

Так вот, особенность этого костюма-скафандра в том, что в нем имеется шлем с защитным забралом из «прозрачного, но крепкого матерьяла». А для чего это забрало? – возникает вопрос, но командир саперов опережает его и отвечает по-армейски мудро (цитирую дословно, выделено мною):

– В сложной ситуации оно сможет надежно защитить... овал лица.

Вывод: содержание – ничто, форма – всё! 

ДОБРЫЙ СХЕМАРИТЯНИН

Какая б ни была ситуация, мозг с готовностью подбрасывает одну из припасенных готовых схем реагирования на эту ситуацию. Причем с убежденностью и азартом; чуть ли не бьет себя извилинами по полушариям...

...Приятель по разным обстоятельствам уже много лет не пользуется общественным транспортом, ездит исключительно на своем автомобиле. Как-то уболтал его воспользоваться метро, дабы не зависнуть в пробках. Он растерянно разглядывает вестибюль, безумно таращится по сторонам.

– А сколько стоит?.. – едва ли не шепотом спрашивает. Получив ответ, так же напряженно: – А кому деньги давать?..

Тут я уже не выдерживаю:

– Ты же автомобилист! Знать должен. Вон видишь – возле турникетов гаишник стоит? Ему и нужно дать.

Приятель облегченно вздыхает, приосанивается и вальяжно направляется к дежурному милиционеру метрополитена...