| ПОЭЗИЯ | Выпуск 45 |
|
* * * По мненью большинства, в рацеях речи зрея, Я счастлив, буквоед, что одушевлены Строптивые лады дыханием Орфея Вполоборота к нам, но – не укрощены… Едва ли, взматерев, ненастье виновато, Что, нежно посвежев, упрямо ищет нас Цевница средь иных, продрогшая, – цитата Из вечности. Увы, в одушевленный час И, как всегда, без нас, по обветшалой кровле Метет ветвями сад… Мятущийся, глубок В деяньях, обуян биеньем пылкой крови В висках, исчадье рощ, ревнивей полубог К ревнивицам. Сюжет, как древле, серебрится От зрячей наготы наставницы трудов В постели лубяной, коль тянет поделиться Созвучием сердец, согласием ладов. Вымучивая бред, дрожит гортань ненастья… Пока от сердца не, в менадах, отлегло, В дикорастущий град, слезам любви и счастья Подставь свою ладонь – подкожное тепло Клубится в глубине, чтобы ударить вспышкой Прямо под дых, когда в кромешный градобой, Остановив часы с их ржавою одышкой, Вдруг застаешь себя – столкнувшимся с собой В наглядном мифе. И, уже не лики – блики В застенчивой листве, чья оторопь ясна, – В отчаянии, вздох злосчастной Эвридики, Скользнувшей по душе, как дуновенье сна… * * * В «Овидиевых тристиях» творим, Классически суров, могучей кладки, Из вечности окуклившийся Рим, Запахиваясь в каменные складки, – Вмурован в мир… Шибающий огнем, В кремневую брусчатку, словно бурей, Вбит, в мелосе металла, мерный гром Орлами обитаемых центурий, Чьи устремленья перспективу рвут, – Пока, несом к предательству толпою Убийц, смертельней – спрут, брутальный Брут, С кинжалом под кромешною полою. В крови гиперборея растворим, Рим, обряженный в вечную порфиру, – Грядущего застрельщик… Третий Рим, Не снявший грима схимника и миру Явивший куполов густую зернь, – Тучнее: здесь, отлучена от неба, Как и у Колизея, – злее чернь, Неисцелимо алчущая «хлеба И зрелищ!». Разминувшись на мосту С ней, с Мессалиной, не пеняй ей: узы Незримого родства – здесь крепче… У Нее – взгляд деклассированной музы, Свежо приобнажающей резцы… Жизнь каплет древним млеком на страницы, Спеленутая в вечные сосцы Отвесно бдящей, пристальной волчицы, Чей желторотый Рим – апофеоз Роскошной возмужалости. Признаться, В акустике его метаморфоз Есть с вечностью кому перекликаться… * * * Затерянное в недрах мирозданья В плодящихся химерах, бытиё – Не более чем спазм самопознанья – Еще возьмет, ревнивое, свое В потустороннем. Ничего не стоя Ему, обременительный живым, Харон, присяжный опекун покоя, Всей кровью, насторожен, внемлет им, Попутчикам к высотам эмпирея? На побережье, под ленивый бриз С востока, биографию, лелея Подробности, выпрядывают из Триумфов и деяний, не взыскуя (?) Акафиста. Нечаянная столь, В слепом самозабвенья поцелуя, Спокойней – вразумляющая боль От встречного укуса, с записною Блондинкой из ревю. С прохладным «ах!», Здесь, под индифферентною луною, Наглядней в ее плачущих шажках – Кокетство… Уговорам не внимая, В прообразах от первого лица, Жизнь – падчерица смерти, ножевая, Что послана, пустая, рвать сердца. И не одна, взывая к нам, погибла Пока в ночи рефлексия твердит, Что человек – нерв будущего, ибо В нем прошлое, воспалено, болит – В прогорклом притяженье отторженья Бессменно, с запустением в глазах, Чье воскрешенье – за пределом бденья, В смертельном обновленье через прах. |
|
|
|