| ПОЭЗИЯ | Выпуск 46 |
|
* * * Елене Оболикшта На тростниках оплётки монгольфьера ты поднимаешь тело, что корзину, с глубин постельных к запахам кофейным… Я шевелюсь, голодный клюв разинув, в бунгало сна, пустом и обветшалом, твоим теплом очищенный от страха. Но мне по суше проходить шершаво: я жил галапагосской черепахой. И выдохнуть меня – твоя тревога. Здесь воздух плотен так, что сух на ощупь, что можно даже музыку потрогать (ресницами, хотя губами – проще), и снова вверх (тебе уподобляясь) без панциря (невидимого) даже привычным черепашьим баттерфляем над незнакомым городским пейзажем. Води меня – я суетен и шаток. Воскресный мир перебирай подробно, где золотистой стайкою стишата нас обживают, шепчутся под рёбра. Ни за руку, ни обещаньем чуда – веди меня своим спокойным чтеньем. Я – черепашьей памятью – почуял единственное тёплое теченье. * * * над городом плывут левиафаны на нитях остановлены машины слепой ребёнок ножницами шарит ему пообещали элефанта она пообещала быть инфантой она пообещала среди женщин пинать ногою и лететь нагою над городом плывут аэростаты и овцы объедают пальцы статуй * * * Владиславу Дрожащих Смотрит ампула плоти в январские рёбра моста: инженерные рельсы, собором осыпалось небо. На ладонях моих пресноводная береста. У Бориса и Глеба прорастают в глазах голоса, золотые круги. Вдосталь тянется праздник (рождественский? преображенский?) от медвежьих голов или до голубиных княгинь, не мужских и не женских. Я не ведал других (отворотных? червонных?) болот. Подстаканник не слышит: когда растворяется сахар. Невесомое тело в ладони одежды орёт, избавляясь от страха. * * * перепелиное дерево, где на спилах лёд проступает; небо в седых дельфинах; пепельный город в белом окне пустого (до горизонта почвы и пепла) слова; белка, берущая с прошлой моей ладони ягоды, спёкшиеся в бидоне; окоченевшие пальцы на бежевой флейте; шесть одинаковых цифр в счастливом билете… всё остальное забудется. извините. белое-белое солнце стоит в зените. * * * Александру Петрушкину это Филонов, и ты понимаешь, о чём я. (нет, погоди соглашаться) но ты понимаешь: ты поминаешь Филонова, но (понимаешь) я говорю не о чёрном, но именно чёрном. я не сказал: за Россию (и ты, россиянин?) все мы мордва и цыгане, поляки, евреи, мы говорим о Филонове, Саша, налей и мы говорим о Филонове только по пьяни. мы говорим. так Изварина... вспомни цитату: Бог – Он хотел – по Извариной – чтоб говорили... но, понимаешь, Филонова – мы говорили – как футуризм языка получили в осадок. эта алхимия времени не по рецепту: плавим свинец, ковыряя на части патроны. мы говорим – и над нами летают вороны. только Филонов стоит одиноко по центру. * * * Андрею Мансветову лепишь себя в куличики жмёшь глинозём сырой едешь на электричке вплоть до Перми-второй время твоё деревянное сверхзвуковой режим к зрелости д’Артаньяны не начинают жить ангелы – участковыми на огонёк пешком флягою с коньяком ли глупо и хорошо |
|
|
|