| ПОЭЗИЯ | Выпуск 55 |
|
Яблоки Той осенью был яблоневый спас… Антоновка. От яблок гнулись ветки. И баба Катя угощала нас. Мать говорила: повезло с соседкой. Хоть горя в жизни видела с лихвой – войну прошла, похоронила дочку, одна как перст, а ведь не стала злой, и сердце – без гнильцы и червоточин. Какие пироги она пекла! Как баба Катя утешать умела! – А баба Катя утром померла, – сосед сказал, и мамка стала белой. Поплакали. Заколотили дом. Забрали на житье дворняжку Раю. Да вот случилась после похорон ночь звездная и тихая такая, как будто враз, почувствовав беду, и ветер, и собаки замолчали, и слышно было, как в ее саду о землю глухо яблоки стучали, срываясь с веток. Мы без сна в кровати лежали, и в сентябрьской ночи казалось: это – сердце бабы Кати неровно, глухо, но еще стучит. Галстук Я подарила ему галстук Серый в тонкую полоску Он смеялся – зачем мне галстук Если я не ношу костюмов? Я ему ответила – все мужчины Бывают в костюме хотя бы два раза в жизни Он улыбнулся – согласись оба раза Тебе будет все равно в галстуке я или нет И он оказался прав иероглиф в следующей жизни мы жили в Шанхае я продавала черешню на рынке Цзин Ху в эмигрантском районе каждое утро ты приходил на рынок покупал черешню долго стоял у прилавка разглядывая каждую ягоду на свет говорил на другом языке но я знала несколько слов: новый кризис новая война и черные стрижи на окраине Шанхая в нашей съемной квартире много книг запах табака с жасминовым чаем ты был ужасно старомоден записывал стихи на рыхлой китайской бумаге говорил – так надежней и улыбался я разглядывала написанное на свет видела в каждой букве косточку внутри сахарной мякоти я учила тебя рисовать иероглифы но если читать – получалось плохо мы гуляли по набережной ветер трепал мои волосы ты гладил их повторял – черные стрижи улыбался я смотрела на прозрачное шанхайское небо оно было пустым в следующей жизни из всех репродукторов нас разлучила новая война был июнь – сезон черешни уезжая ты признался что никогда не любил черешню ягоду отдавал мальчишкам которые голодными галчатами крутились у ворот рынка в следующей жизни ты меня простил за то что я так и осталась для тебя иероглифом * * * …и если не прибавить, не отнять той жизни… на какой-нибудь из станций от ломкого осинового дня сухим листом бескровно оторваться, лежать на паутине тишины в дрожащих каплях дождевого сока, смотреть на лица молчаливых сопок, что скорбью и величием полны, на слепленный из глины и огня мир, что щебечет на ладонях смерти… и вдруг понять: как долго нет меня. Как долго нет… на том и этом свете стать мотыльком ...стать беззаботным глупым мотыльком почти в эдемском этом захолустье с дыханьем ветра покидая дом не испытать ни радости ни грусти не слышать как вздыхают тополя как бьется сердце медленно и гулко как тихо ожерельями звеня хмельная ночь бредет по переулкам со стайкою таких же мотыльков дурашливо нырять в тенистость сада вторичности не зная чувств и слов и пустоты морфемного распада и неба не разглядывать лоскут пришпиленный неряшливо к портьерам и не баюкать до утра тоску херовыми стихами и мадерой... |
|
|
|