| ПОЭЗИЯ | Выпуск 7 |
|
* * * Летает тополиный пух, и лужа лежит, как шкура белого медведя. Пушинки делают зримыми мельчайшие движения воздуха. Здесь крутятся завихрения, мелкие, как детские волчки, а там течет низкий и мощный, как Гольфстрим, поток... И вдруг внезапно убыстряет ход и втягивается в подворотню. * * * Нырнув, я увидел волны с изнанки. Глянцевитыми были они, словно покрытыми прозрачной пленкой. Приклеившись к пленке, висела большая медуза, как матовый электроплафон. Проплыла медуза поменьше, вся в прожилках, как белый цветок мальвы. А за нею – совсем крохотная: как пробка от шампанского. * * * Заснеженные садовые участки лежали под крылом, как разрозненные страницы огромной книги. Даже строчки были видны, где каждая буква – дерево или куст. * * * Эмбрионы сосулек: головастики, проклевывающиеся из белых замерзших капель. Новорожденные сосульки: крохотные, с пипетку величиной. Ледяные гребни с разномастными зубьями, стеклянные пузырчатые морковки, крупные корневища, напоминающие жень-шень или мандрагору. И, наконец, совсем уж сложные конструкции, фантазии веселого стеклодува: кисти и связки стеклянных шариков, лохмотья мокрой марли, готические соборы, опрокинутые шпилями вниз. Сплющенные, затвердевшие медузы со слипшимися щупальцами... * * * Снежок покатился по мокрому черному асфальту, разматываясь, как клубок белой шерсти. * * * Висячий, взвешенный, улетающий лес. Гусеницы на паутинках. Желтый березовый листок, тоже на паутинке, на фоне темной, почти черной елки. Мухи-сирфы, которые могут висеть в воздухе неподвижно. Облака, подвешенные к солнечным лучам, как чашечки аптекарских весов. Ниточки мха, вплетенные в слабое течение ветра, словно водоросли – в воду. * * * Солнце садилось, оно уж коснулось земли, но было по-прежнему ярким. Холмы погружались в густую тень, но трава, светящаяся на их гребнях, обрисовывала все складки земли. В той закатной стороне летали какие-то мошки, казавшиеся против света крупными и ослепительно белыми, светилась одинокая, остроугольная, фантастичная, как макет космической станции, фигура чертополоха, а паутины, пресловутой паутины бабьего лета, было так много, что солнце сидело в ней, как паук. * * * Черная листва белых ночей, черная листва, стаи листвы шевелятся на нежно-оранжевом фоне зари. Утро наступает, и летит первая ласточка – стремительно, как наконечник невидимой стрелы. А разведенный мост еще стоит, как классная доска – хоть пиши на нем таблицу умножения. |
|
|
|