| ПОЭЗИЯ | Выпуск 75 |
|
СИНЕЕ, ЗЕЛЁНОЕ Т. М. Что осталось при мне от весёлого города Пермь? Англо-русский словарь, тот, с которым и в отпуск лечу, не дарёный, не краденый – взятый на время и только. Время кончилось вместе с любовью. Вернуть бы теперь и словарь – у меня от своих прогибается полка: и двухтомный, и вебстерский. Переводи – не хочу. Я английский не выучил. Я покупал словари. Я летал самолётами и обретался в квартире. А Черняевский лес, а червонные лики зари... Нет. Лишь синий словарь, да зелёный военный билет лейтенанта запаса. Пацан девятнадцати лет всё глядит и глядит с фотографии три на четыре. ШАХРИСАБЗ Совпало – и апрель, и полумрак, и невостребованная душа. ...Я шёл и радовался не спеша и вглядывался в город. Ветерок с невидимых уже Гиссарских гор прочь относил пустыни перегар и навевал прохладу. И арык мерцающий вполне живой водой, и книжный магазин, где продавец о Фаусте затеял разговор о переводчиках и, наконец, о собственной супруге, и старик, чалмой отмеченный и бородой, и ясен взор – ни дать ни взять пророк, и в продуктовых магазинах сыр – взаправдашний, а очереди нет, и под луной, стремящейся в зенит, нереставрируемый Ак-Сарай, располовиненный... И что Тимур, и все империи, когда шашлык и, что ни шаг, улыбки? Вот он, рай земной. Ходи себе и не летай туда-сюда. Живи, люби весь мир. ...А переводится – Зеленоград, но, если хочешь, и наоборот – Град зелени. А если перевод ещё бы знать и остальным словам... * * * Дважды, трижды, четырежды – что за вопрос? Сколько придётся раз – столько придётся. Боже, а ведь казалось – тоже навеки врос. Глядь – а вокруг оливы, и никаких берёз. Миг – и уже молитвы гладью расхожих фраз. Мчи по Святой земле, не разбирая трасс. Бак до краёв залит, душа почти не болит. Встречный ветер свистит, и тихо вечность крадётся. Да, никуда не деться – наш наступил черёд. Выучив алфавит, знать бы, что как зовётся. Может быть, и Сохнут. Если точней – Исход. Кто не ушёл в обход, вряд ли назад вернётся. * * * Вдали от обеих империй, давно непричастен вдвойне загадкам высоких материй, а лишь Иудейской войне, с библейских времён бесконечной – за нашей страны бытиё... скажу с прямотою сердечной: Оставленное – не моё. Уехал, а значит, и выбыл с Чимгана и Ленинских гор, и этот случившийся выбор – он выбор, а не перебор метафор и прочих созвучий, зыбучих абы да кабы... но выбор – божественный случай, естественный табор судьбы, со всеми его матюками, любовями и пустельгой, со всею косою на камень, хотя и не без ностальгий. Да только уже не Россия, и даже не Узбекистан, а злые шатры Моисея – сегодня мой воинский стан, где самые злачные пабы годятся для наших ребят и все ерихонские трубы на будущий год затрубят. А если друзья Парфенона, серчая на этот канун, клянут Иисуса Навина, то он – Еошуа Бин-Нун. |
|
|
|