Снег в Иерусалиме

Снег в Иерусалиме

Висит лазоревая стужа
На круглом вороте земли,
Где хлопья заячьего плюша
На крыши частые легли.

Там голубая королева
Идет войною на Гило.
Пусть солнце дочиста сгорело –
Хоть в чувство город привело.

На перекрестках в некростиле
Жируют рыбьи фонари.
А горизонты отменили
И небу молвили: «Гори!»

И бездны черные разверсты,
И дымкой занавешен лес,
И длятся медленные версты
Навек потерянных небес.

1997

Случай

1

Перекуривши на Манеже,
Я вспоминал твой образ нежный
У милицейского поста.
И там, с бородкою сатира,

Жидомасонского сортира
Стоял охранник удалой,
Бренча в кармане мелочевкой.
Прорвав порочный круг подруг,
На площадь вышел я сам-друг,
Перевязав штаны бечевкой
(Пророк, отбившийся от рук,
Бежал, презрев несвежесть брюк)
С утра походкою нечеткой,
Когда тебя я вспомнил вдруг.

Толклось народонаселенье
(Жизнь, все ж, она свое возьмет),
И только он, как провиденье,
И мысли, и дела все зная наперед,
Стоял с лукавым видом Фавна,
Перебирая медь в горсти,
В районе около шести.

2

Я вспоминал тебя местами:
Перстами, статями, устами
Ты вышла perfect (скажем так).
Я тоже вышел, но из дому,
Уподобляясь гр.Толстому.
И заблудился натощак.

Пусть жизнь прошла не по Танаху,
Скажи, когда мы дали маху?
Да, видно, некому пенять...
Пусть я бывал не часто трезвым,
Я мог быть обществу полезным,
Мог туалеты охранять.

Так я стоял в одном исподнем,
Исполнен ужасом Господним,
И ждал расплаты высших сил.
А он, запив сливовым соком,
Томился скукою высокой
И рот ладошкою крестил.

Но тут в глазах моих померкло;
Я ощутил дыханье пекла –
То смерть вокруг меня вилась.

И солнце инеем покрылось,
И твердь небесная раскрылась,
И тьма на город пролилась.

(Был мир в смятении великом)
И ангел божий, страшный ликом,
Сошел с надмирной вышины.
И он сказал, сверкнув очами,
С мечом в руке, восстав меж нами:
»Зажрались, сукины сыны!»

3

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не разобрав, что небом движет,
Услышал я: «Гляди-ка, дышит!»
»Небось, наклюкался с утра».
И чем-то наскоро кололи
(«Ну, что столпились, цирк вам что ли?»)
Меня со скорой доктора.

А он стоял, подобный Богу,
И взгляд его неподалеку
Мне с укоризною вменял:
»Я сам неделю был в отключке.
Четвертый месяц без получки.
Но веры в счастье – не терял!»

Внемли ж словам его, Отчизна! –
Нельзя лишаться оптимизма.
И я был полный идиот.
Знать, что-то я не докумекал.
А что тебя я вспомнил мельком, –
Так это с возрастом пройдет.

1988

* * *

Уста работают,
улыбка движет стих.

Поэтосип, поэтосип,
Поэт Осип Мандельштам,
Что ты топаешь ногами
И ушами шевелишь?

Не толпись в прихожей зря,
Над паркетами паря;
С вечным вздором, с нежным взором
»С Новым Годом!» говоря.

Заходи, моя душа,
Поболтаем не спеша.
Жизнь по-прежнему прекрасна,
Хоть в кармане ни шиша.

Вот стаканы. А вино,
Правда, выпито давно.
Есть «Кеглевича» бутылка.
Впрочем, это все равно.

Развеселый сукин сын
И знаток грузинских вин
Не упрячет нас в кутузку
Средь неведомых равнин.

Не сосватаешь уже
На разбойничьем ноже
Нас кусками межеумкам
В хищном городе Шуше.

Не собьешь в столовый фарш
Беспризорный почерк наш.
И ни слова не отсудишь.
И к обеду не подашь.

Не криви в усмешке рот –
Скушай с тхиной бутерброд.
Как сказал больному доктор:
Все проходит, все пройдет.

Ты со мной, брат, посиди.
У нас вечность впереди.
Вышел месяц из тумана.
Вынул сердце из груди.

Я, ведь, тоже, славы для
Не зажилил ни копья.
С трудным веком, с легким паром,
С Новым Годом, брат, тебя.

январь 1998

Содержание

Дальше