Линзы торговца

1

Торговец Антони ван Левенгук сидел в своей замызганной лавочке и смотрел невидящим взглядом прямо перед собой. Лавочка не могла похвастаться большими размерами – она была маленькой и неуютной, но такого помещения вполне хватало для гармонического продвижения торгового дела. Единственное, что радовало глаз при входе в лавочную брюшную полость – это хорошо отполированная старинная купеческая мебель, пропахшая ароматными французскими винами и взятая Левенгуком в аренду у старика Лариоти вместе с помещением. Над деревянным прилавком висела табличка с пожелтевшими от табачного дыма буквами: "Здесь есть всё, что нужно". Буквально все посетители Антони первым делом разглядывали её, а уже потом, улыбнувшись, и всё то нужное, что предлагал торговец. Табличка стала своего рода неосознанным символом этого места и неотъемлемой частью впечатления посетителей. Странно, но когда тут ещё хозяйничал Лариоти, она не обладала столь притягательной силой. Старик был трудолюбив, упорен, вежлив с посетителями, но тогда табличка не бросалась в глаза – простой деревяшкой висела она на стене. Ничто в ней не смело в тот час произнести заветные слова, начертанные рукой молчаливого итальянца. Может, это из-за страха перед жизнью, который за шестьдесят пять лет пропитал сердце, а через него и разум настолько, что повсюду мерещились безысходность и хаос. Но можно ли винить его в этом? В конце концов, у всех есть грехи.

– Наша жизнь столь безобразна! Ещё безобразнее, чем мы сами… – сказал однажды один сицилиец другому.

– Да… – ответил второй. – Да…

– Но что же делать? Неужели ничего нельзя изменить? Неужели всё человечество обречено на вымирание?.. – спросил первый сицилиец.

– Да… – с горечью сказал его собеседник. – Что делать? Я не знаю…

– Боюсь, я тоже… – тихо промолвил итальянец, пожимая руку приятелю и прощаясь с ним. – Но не может же быть вот так просто: чтобы всё уже было запланировано заранее и чтобы ничего нельзя было изменить…

– Да, наверное, может… – ответил его неразговорчивый приятель.

А через месяц он ужаснётся, увидев фотографию друга на жёлтой странице бульварной местной газеты рядом с заголовком "Ещё один самоубийца...". Удивятся его потомки, не зная ничего о связях предка, когда прочтут в модном журнале статью неизвестного историка, нашедшего в одном из архивов Сицилии посмертное письмо некого Джаони, в котором были следующие строчки: "…Я боялся, что не найду выхода. Я его не нашёл… Я боялся того, что могло бы быть…" Проглотят и выплюнут через несколько дней книгу о печальном самоубийце потомки потомков сицилийца, который являлся приятелем того самого самоубийцы… А их сердца через глубину космоса, уцепившись одним сосудом за время, а другим за бесконечность, будут биться с необычайной частотой, не успевая за криком страха воспалённого разума. Это ли выход? Страх перед страхом – грех в грехе…

Но была ещё и табличка, которая нуждалась в том, чтобы её перекрасили. Для этого Левенгук и пришёл в лавочку так рано. По дороге его посещали мысли о положительном значении такого обновления.

Антони перекрасил табличку за десять минут. Он делал это старательно, вкладывая в процесс что-то ощущаемое, но незримое, переполняющее его, и итог работы был отличным: жёлтые буквы на тёмно-коричневой дощечке стали белыми, а вместе с ними как будто бы обновилась и часть души. "С жизнью будет намного сложнее...", – подумал Левенгук, любуясь вновь повешенным на стену символом.

Антони читал что-то, когда в лавочку вошёл Лариоти.

– Здравствуйте, Лариоти! – сказал Левенгук с неудовольствием. Ответа не последовало. Старик стоял, как вкопанный и жадно пожирал глазами знаменитую табличку. Антони задрал голову вверх по направлению к дощечке:

– Я перекрасил её. Она уже стала своего рода моим амулетом.

– Да, я вижу. Красиво, безумно красиво… – сказал Лариоти.

– Ну вот, чтобы это было слишком красиво, это уж простите… А что касается содержания, то это ваша заслуга. После того, как я впервые посетил лавочку, я долго потом не мог выкинуть её из головы. Перед моими глазами так и представала вот эта надпись на табличке: "Здесь есть всё, что нужно". Наверное, она-то и помогла мне решиться… В конце концов, как бы я сейчас обошёлся без неё? – говорил молодой торговец, внимательно изучая высохшее лицо Лариоти, который не мог оторваться от символа.

Сомкнуты были уста Антони, так же сомкнуты были уста у старца, у последнего, чтобы не выпустить на волю нечто подобное электричеству, обладавшее невероятным напряжением, отчего губы его дрожали. "Что его так взволновало?", – подумал Антони, на секунду закрыв глаза. Он попытался угадать, о чём думает Лариоти, но в голову приходили одни пошлые мысли, которые итальянец сразу же отбрасывал. Напряжение и внутренняя занятость Лариоти вскоре надоели Левенгуку, потом они стали его раздражать, а через некоторое время и наводить ужас на него. Антони сказал внезапно самому себе: "Господи, что же это? Он сумасшедший? Псих? О, Дева Мария, не дай же мне сделаться таким под старость, а не то однонаправленный взгляд и память убьют мою душу". Ему вдруг сделалось нехорошо, стало душно, как будто Лариоти схватил его за шею и стал душить с криком: "Как смеешь ты обвинять меня в ненормальности? Не я ненормальный – жизнь ненормальна!" Захотелось покинуть комнату, вырваться за пределы этого ада, утонуть в объятиях Софии...

Чтобы забыть о боли и страхе, Антони спросил старца:

– Вы придумали её?

– Что? – словно проснувшись, спросил Лариоти.

– Надпись.

– Да, – сухо ответил старик. – Здесь действительно когда-то было всё…

– А откуда тут эта мебель? – Левенгук указал рукой на старый шкаф. – Ведь это же ещё купеческая мебель?

– Купил по дешёвке у одного умалишенного купца, которому срочно были нужны деньги.

"…умалишенного! Такого же умалишённого, как и сам Лариоти… Господи, мы все душевнобольные… А как прожить в этом мире, будучи ненормальным? Разве мир сам не сделается кривым от наших болезней и сомнений?.. Лариоти глуп, если винит себя в одиночестве. Он крив, но и другие кривы, а значит, вероятность того, что изгибы его души совпадут с изгибами души другого человека слишком мала. Но как прожить в этом мире, будучи одиноким? Ведь так можно получить ещё одну черту ненормальности, которая, соединившись с давнишними чертами, делающими наше отражение чуть более прямым, чем мы сами, создаст длинную тень в виде правильной прямой. Вскоре таких теней образуется огромное количество, и все они соткутся в непробиваемую стену. Потом плотный теневой колпак закроет от нас свет. Мы окажемся в ловушке. На волю не выбраться… Кто-то смирится и даже по-своему полюбит эту ловушку. Он начнёт сажать различные растения, заполнять реки рыбами, а леса зверями… Или не будет делать этого… Может, он создаст совсем другой мир и будет жить в нём. Но мир этот всё же будет кривым. А как выжить в кривой вселенной? Перед такой вселенной просыпается страх, который либо настолько вгрызается в душу, что дарит полное спокойствие, граничащее с полным слабоумием, либо заставляет содрогаться теневые стены, требуя познать природу кривости. Тогда кривая твоего пути разбивается на множество отрезков, которые всё равно не будут обладать правильной формой. Нарушается симметрия, параллельность, правильность всего: и заповедей, и существования, и точки отсчёта… Почему всё так? – может, вопрос составлен слишком криво?.. Умалишённого, Антони? Твоя табличка висит криво. Поправь её! И может нос Лариоти сделается ровным?"

Левенгук несмело взглянул в глаза старика и стыдливо улыбнулся сомнениям всем своим существом.

2

– Посмотри на звёзды. Ведь они точно такие же, как и мы. Они горячи, огромны, но не вечны… Понимаешь?

– Ну… Не совсем, – София повернулась лицом к Антони. – У тебя такой красивый нос!

– Ты думаешь? – спросил Левенгук, раздувая носовые крылья.

– Перестань! – София поднесла светильник ко рту. – Я затушу его, чтобы не видеть того, что ты вытворяешь…

– Но тогда не сможешь видеть и мой нос, который тебе так нравится.

– И лоб, – девушка дунула на пламя – светильник погас. В комнату вместе с зыбким ароматом ночи ворвался свет звёзд. Но это был не холодный свет, воспетый большинством поэтов, это был удивительно тёплый, в некотором роде мистический, но не вызывающий страха свет. Сердце Антони как будто бы перестало биться так часто – будто бы вместе с погасшим огнём ушла встревоженность. Луна подмигнула итальянцу, а тот в свою очередь подмигнул ей, подумав: "Был ли когда-нибудь спокоен старик Лариоти вот так, как спокоен сейчас я?"

– Нет, они вечны, как ничто вечны, – проговорил слегка хриплым голосом Левенгук.

– Что? – девушка обняла Антони.

– Звёзды. Они кривы, но они круглые. Они тёплые, потому, что хранят внутри себя тепло. Многие из них уже потухли, но они вечны, так как их лучи согревают и поныне. Некогда прямые лучи… И когда ты поймёшь, что мы дети звёзд, а звёзды это и есть мы и примешь тепло изнутри, тогда захочется излучать теплоту. Я думаю, жизнь тогда не будет казаться столь безобразной, как казалась она мне. Ведь ты сможешь видеть все её стороны, а не одну – ужас и сумасшествие… Понимаешь, София?

– Нет. Но мне тепло…

– Мне тоже, – сказал Левенгук, вглядываясь в Вегу. Внезапно на ум ему пришла картина: перекрашенная табличка из торговой лавочки, которая блестела и согревала, так как была усеяна звёздами. Потом представились космос и люди, в грудине которых пульсировала эта самая табличка. Людей этих не мучили страхи, ибо были они святыми…

3

…Поднялся обвинитель. В зале суда сделалось тихо.

– Господин Левенгук утверждает, что с помощью таких отшлифованных линз, – обвинитель взял линзу со стола и поднял её над головой, – можно обозревать жизнь неких невиданных образований, подобных табличкам, которые он называет "клетки"… Левенгук говорит, что эти существа или ещё что-то обитают везде и даже в нас с вами. Да-да, в нас с вами. По его словам, мы состоим из них… что является глупостью, а, кроме того, противоречит Библии…

Обвинитель повернулся лицом к сидящему Антони:

– Это значит, что вы господин Левенгук идёте против религии, против Бога… Вы нарушаете главную из десяти заповедей и хотите, чтобы другие делали то же. Вы одержимы дьявольскими силами!..

Антони более не слушал того, что говорил обвинитель. Перед его глазами стояла необычная картина: множество равномерно расположенных ячеек, между которыми было небольшое пространство…

– …Надеюсь, вы все понимаете, что это полный бред… Но мы всё-таки отошли от консервативных методов. Поэтому мы позволим господину Левенгуку доказать его невиновность прямо здесь – в зале, – обвинитель снова поднял линзу над головой.

Послышался смех.

– Тут есть всё необходимое для этого. Приступайте, господин Левенгук!

Смех не стихал.

Левенгука подвели к столу. На столе лежало три линзы, стёклышко с промоченным водой тонким срезом древесной ткани. Обвинитель повернулся к присяжным:

– Хочу предупредить вас, что вода, которой зачем-то смочили кусочек древесины, святая. Это наша прихоть. Господин Левенгук не был против… Когда он всё сделает, каждый желающий сможет подойти и посмотреть на так называемые "клетки", чтобы убедиться в их несуществовании…

…Левенгук все действия выполнял механически, одержимый престранной картиной. Тем временем в зале с каждой секундой возрастало напряжение…

– Всё, – торжественно сказал Антони, закончив.

К столу подошёл всего один человек – библиотекарь, тайно верующий во всё мистическое. Несмело приблизившись к линзам, он взглянул в них…

Ошеломлённый, библиотекарь открыл рот. Ещё несколько секунд его разум затягивала дымка неверия. Придя в себя, он тихо и неуверенно промолвил, всё ещё смотря в линзы:

– Господи… Он говорит правду…

Присяжные с шумом вскочили со своих мест и побежали, толкаясь, к мистическому столу. Вскоре у него собралась целая очередь…

Гробовое молчание окутало судебный зал. Присяжные, опустив глаза, расступились и превратились в восковые фигуры. По образовавшейся дорожке, медленно, нерешительно, мучительно делая шаги, двигался старый судья. Идя, он боязливо оглядывался, но восковые фигуры не шевелились. Да и глаза их были опущены. Нелегкий путь, казалось, не имел конца… Мотылёк, шумный мотылёк, закружился около пламени свечи. И судья и Антони повернули головы, чтобы проследить движения чудесного создания. Левенгук взглянул на немощного старика: на его лице можно было прочитать старость, безнадёжность и потерянность… Вот взгляды их встретились, и Антони увидел что-то знакомое в этих глазах. Глазные яблоки были пропитаны ядом страха, но в них – на самом дне – затаилась вера в обретение тепла…

Левенгук понял, перед ним – Лариоти…

– Они блестят подобно звёздам, – еле слышно проговорил судья Лариоти, указывая трясущейся рукой на линзы.

– Да… – сказал Левенгук…

…Лампочка на кухне внезапно лопнула – пророк вздрогнул от неожиданности. Он обхватил голову руками, ожидая, что случится ещё что-то. Но ничего не произошло. Жена вбежала в кухню.

– Представляешь, я только начал читать книгу, как это случилось… Только прочёл аннотацию о каком-то Джаони Лариоти, которого спасли от самоубийства… – сказал пророк жене, раздвигая оконные шторы.

В соседних домах также не было света, и фонари не горели. Тепло наполнило душу пророка. Удивительно красиво сияли звёзды. Они казались горячими…