| ПОЭЗИЯ | Выпуск 26 |
|
* * * Прорастали песьи травы, И у прoклятой тропы Ливни, словно волкодавы, Поднимались на дыбы. Где дожди, как льды, горбаты, Где в глухом лесном углу Задремали водопады, Опираясь на скалу. Здесь, где поздно или рано Бубны бычьи заревут, И ногою великана Встанет вьюга на тропу, Здесь, где сердце зло и мерзло, Как вода в тугой реке, - У нее слепые звезды На мозолистой руке, А другая пьяной гроздью Переломлена в кисти. И судьбу, как шкуру песью, Никуда не унести; Не сокрыть в горелых срубах, Страшным словом не заклясть. Проплывет рекою вьюга, Подбоченясь и кривясь, Чтоб на лапах на куриных Шлялись вихри до зари. И на бычьих тамбуринах Грянут вестники твои! * * * А здесь и песня черноброва; И как ручей, кривится рот, Когда отточенное слово, Как нож, до сердца достает. И слава лютая, литая, Как ледяной оскал ствола; Она, как страсть, не расцветает, Покуда смерть не расцвела. Она, как страх, поет по-птичьи, По-детски взгляд ее жесток, А пальцы тонкие, девичьи, Где хрупок каждый ноготок. Груди русалочья упругость; Лесная налитая стать - Таких лишь боль целует в губы, Чтоб слово спелое сорвать. Черты ее литые, злые Ты знаешь в облике своем. В таких и мы по всей России Черты любимых узнаем. * * * Я - знавший, где пламя поет и хрипит, Где спят темноскулые звуки, Встречавший, как ливень в морозной степи, Угрюмое счастье разлуки, Искавший удачу ножа и ружья, И правду проклятых становий, Умевший ценить злую точность огня В холодном, как лезвие, слове; Я - клявшийся кровью людей и зверей И ужасом мертвых наречий; И ныне сполна заплативший тебе Высокой бедой человечьей; И нежность тугую, как каменный хлеб, Добывший ножом и терпеньем; Теперь признаюсь тебе: здесь на земле Я так и не добыл забвенья. Озноб Когда над мятою травой Играют мячиком рассветы, Когда по теплой мостовой Бредет, покачиваясь, лето И комариной песней зной Еще не различает тело - О, мальчик мой, о, мой озноб, Усни, тебе какое дело. На тонких ножках стрекозы Над головой цветка повиснув, Что в этом мире знаешь ты, Ночной цветок, осенний листик? На тонком занавесе сна Прозрачной ниткой тонко выткан. Тебя предчувствует весна - Еще дитя, еще улыбка. Тебя предчувствует любовь, Касаясь лапкой колыбели. Усни, мой мальчик. Бог с тобой. Еще рассвет, еще не велен Тебе прозрачный цвет огня, Когда, как память у порога, Рассвет - прикосновенье дня, И ты - прикосновенье Бога. * * * Начинается песня густая, как волжская ночь, Тяжело выступает, клокочет и стонет по-волчьи; И жара нависает, и хмурится в заводях зной, И могучую львиную лапу кладет тебе на плечи солнце. Здесь безветрие встало на темных дубовых ногах, Здесь сгибается небо под тяжестью вязкого лета; И горбатые карлики прячутся в травах густых, Карауля глухое паденье налившихся соками яблок. Это новое имя в моей зародилось крови, Это скалит восток свои крепкие белые зубы; И на мягких ступнях приближается гибель моя По восточным бурливым базарам, кричащим и пьющим по-бабьи. А ночами тоску начинает далекая выпь, И корявою веткой в окно мое тычется память; Это теплое детство мне на руку морду кладет, Этот темный, упрямый волчонок и есть мое нищее детство. И любовь заскрипела соленым песком на зубах - Прямо к горлу подходит тяжелая, пьяная полночь. Я приветствую ныне глухое рожденье твое, Ты, давно уж живущая в мире, рождаешься полночью этой. * * * Тень от крыльев тонка и остра. Писк мышиный пугливей, короче. И опять ко мне тянется страх Перепончатой лапою ночи. И опять над сожженной дотла Камышиной, змеиной страною, Словно два исполинских крыла, Эти сосны сошлись за спиною. Эту полночь я вынянчил сам, Чтоб стонала, давила на плечи, Чтобы видеть в ней волчьи глаза С бесконечной тоской человечьей, Чтоб с тягучего, мутного дна Поднималась свирепая сила. Чтоб ко мне приходила страна Та, чье страшное имя - Россия. |
|
|
|