Утешение философией

1.

Книгу с таким названием написал философ Боэций при весьма прискорбных обстоятельствах: он ожидал казни в темнице. Ожидание оказалось достаточно долгим для того, чтобы завершить работу. Палач, пришедший в камеру к Боэцию, книгу уничтожать не стал – у него была другая работа и он не выходил за рамки своих служебных обязанностей. Боэций жил в годы падения Римской империи и даже заслужил прозвище «последнего римлянина». Трудно быть последним в каком-либо списке. Трудно жить среди руин великого государства, которое раньше было тюрьмой народов, а теперь превратилось в нечто среднее между полем боя и площадкой для сжигания отбросов. Трудно знать, что единственным прочным учреждением среди всеобщего развала оказывается та темница, в которой ты ждешь неизбежного конца, а тюремщики и палачи – единственные люди, которые все еще выполняют свою работу. И выходит, что нет у тебя иного утешения, кроме философии... Впрочем, философия многолика. Боэций был верующим человеком, сочетавшим принципы античной философии с догматами христианства. Слова о том, что философия – служанка богословия, еще не были сказаны. А слов о том, что философия – служанка государства, вообще никто не говорил... И обреченный на смерть человек находил утешение в философии. Я бы сказал, что это было достаточно легким делом. Гораздо труднее найти утешение в философских заключениях типа «жизнь – форма существования белковых тел», «электрон так же неисчерпаем, как и атом», «идеальное есть то же материальное, но пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». Это надо же! Пересаженное да еще и преобразованное! Бедная человеческая голова!

Унылой и убогой чередой проходят передо мною цитаты – черным по белому в книгах, белым по красному – на плакатах и транспарантах. Мысленно вижу продолговатые гробики – картотеки с цитатами, и пальцы товарища Михаила Суслова, с ловкостью шулера выдергивающего нужную-ненужную карту из бесконечной крапленой идеологической колоды. Учение Маркса всесильно, потому что оно верно? Или верно, потому что всесильно? Или всесильно вовсе не учение Маркса, а тайная политическая полиция? Бог весть. Мир сусловско-черненковского мудрствования превращается в некий затерянный мир, в котором материя зачем-то доказывает сознанию свою первичность, общественно-экономические формации продолжают бесконечную чехарду, сменяя друг друга, а затем пытаются передать эстафету лидеру-коммунизму, который постоянно сияет на горизонте. И среди этого веселья в зарослях чертополоха сидит грустная горилла, бесконечно тренируя свою руку, в надежде таким образом исправить свои мозги и стать человеком. И бородатый Фридрих Энгельс внимательно наблюдает за этим процессом, подбадривая безумное животное своей «Диалектикой природы». Маркс не пускает Ленина в комнату, в которой заперлись базис и надстройка. В родильной палате лазарета капитализм бесконечно порождает социализм (или наоборот?). Повивальная бабка истории – революция покачивает головой, роды и начинаются и кончаются одновременно, и столько крови кругом, но ей не привыкать. Законы диалектики стоят перед Марксом на коленях и просят отпустить их обратно к Гегелю. И многое другое происходит в затерянном Эдеме марксистской философии, но никто не посылает туда экспедиций... А все потому, что в этой стране не найти ни надежды, ни утешения.

Впрочем, два пассажа могут все-таки быть использованы для утешения страдальцев. Например, жалуется старушка на то, что дешевые продукты исчезли из магазинов. А ты отвечаешь ей: «Ничего, болезная, зато материя не исчезла, исчез тот предел, до которого мы ее знаем!». «Не предел, а беспредел» – грустно говорит болезная и идет восвояси. А вот другая гражданка возмущается, говорит, что у нее в холодильнике ничего нет. А ты отвечаешь, что в мире тоже ничего нет, кроме движущейся материи. И женщина уходит, так и не услышав конца фразы «и движение это может осуществляться лишь в пространстве и времени по приказу вышестоящего начальства! Учтите, гражданка! В пространстве и времени!».

2.

Нет, не один умудренный человек в темнице перед лицом гибели утешал себя философией сам, добровольно! Миллионы немудрых, да и не очень образованных людей, оказавшихся в обществе-тюрьме, прошли принудительное утешение философией в бесчисленных кружках партпросвета, в учебных заведениях, по месту работы и по месту жительства (а иногда и по месту заключения. Помимо баланды и пайки нужно было социально близкому вору в законе приобщиться к «базисным проблемам бытия». Хоть бы и правую руку от левой не мог отличить, а уж разницу между онтологией и гносеологией знай так, «чтобы отскакивала от зубов!» (в лагере – вместе с зубами.)

Легко сказать, что философская мысль подавлялась в бывшем СССР, что лучшие философы России были либо высланы (С.Франк, С.Булгаков, Н.Бердяев – весь «философский пароход»), либо расстреляны (П.Флоренский), либо основательно перекованы в лагерях вместе с уголовниками, как А.Лосев. Кстати, результаты такой перековки были просто ошеломляющими. Вот, например, цитата из «обновленного» на стройке Беломорканала Лосева. Работа называется «Логика символа».

Неизбежно для такой работы найти пример символа и обстоятельно проанализировать его. И действительно, великий российский философ находит этот символ. «Чтобы хоть на одном примере обнаружить огромную смысловую значимость символа, возьмем Герб Советского Союза, а именно входящее в него изображение серпа и молота. Являются ли здесь серп и молот предметами только чувственного восприятия? Ни в коем случае. Мы находим вокруг себя бесчисленное количество чувственных образов, которые вовсе не обладают такой огромной смысловой и обобщающей силой... Анализируемый нами знак в системе советского герба, во-первых, является обобщением огромного множества социально-исторических явлений известного порядка. Во-вторых, это обобщение есть указание на множество отдельных социально-исторических фактов и является для них принципом, образцом, моделью, законом и методом.

В-третьих, это есть такая обобщенность, которая хотя и выражена в виде определенного чувственного образа, тем не менее приглашает к единству рабочих и крестьян при построении государства нового типа...» В каждом из этих слов чудится мне удар лагерного кайла. Подивимся же силе той машины принуждения, которая смогла заставить Лосева впасть в столь грубое лицемерие. Или он и впрямь полюбил Старшего Брата?

Да, компартия посчиталась с философией. Это понятно. Но она же вознесла искалеченную ею науку, колченогого рахитичного уродца, на небывалую высоту. Думаю, ни в какой другой стране философия и философы не были столь принудительно популярны. Чуть ли не с детского сада вколачивали в детей марксистскую премудрость. Помню, как пятилетний смышленый ребенок, показывая на олимпийские кольца, сказал: «Папа, посмотри, какие красивые пролетарские кружки!». Загадка разрешилась просто. Как-то раз, придя в детский сад забирать свое чадо, я обнаружил, что воспитательница читает детям текст: «С каждым годом в Санкт-Петербурге становилось все больше пролетарских кружков». Дети, не искушенные еще в классовой борьбе, понимали этот текст своеобразно. А затем – обществоведение в школе. Общественные науки в институте. Научные, с позволения сказать, журналы и сборники. Но – о чудо! Вместе с марксистскими концепциями к студенческим массам «подтягивались» Платон и Аристотель, Кант и Гегель. Все они были недодумки-недоумки, все они чего-то недопоняли, чего-то недооценили. А может быть, и понимали, но из вредности умалчивали, скрывали от людей. Не случилось встретиться Гегелю с Фейербахом, чтобы взаимно обогатиться опытом. Поучил бы Фейербах Гегеля материализму, а Гегель Фейербаха – диалектике, и не пришлось бы стараться Основоположникам. И все же, обучаясь марксизму, поневоле прихватывал студент что-то от негениальных предшественников. Не в пример студентам западных колледжей, ко-торые редко слышат о диалектике Гераклита. Живут и не знают, что нельзя дважды войти в одну реку, дескать, через миг и река уже не та, да и ты – не тот, постарел, понимаешь?

3.

Да, приходилось зубрить, конспектировать, а при случае и критиковать на экзамене Платона и Аристотеля. Великая честь! Знать не знаешь, о чем писали великие греки, но худо-бедно на вопрос всегда ответишь.

– Студент Н.! Скажите, в чем заключалась ошибка Платона?

– Он не был достаточно последовательным материалистом.

– Правильно. А еще?

– Он не знал законов диалектики.

– А вы знаете?

– А я знаю! Единство и борьба, количество и качество, отрицание отрицания...

И впрямь, что за умница этот Н.!

– Идите, «удовлетворительно».

– Студентка А.! Что такое парадоксы Зенона?

– Парадоксы Зенона делятся на апории против движения, на апории против понятия количества... В этих логически безупречных построениях Зенон опровергает очевидные вещи. Он утверждает, что непрерывное, недискретное движение невозможно.

– Например?

– Ахилл и черепаха, летящая стрела...

– Молодец, отлично. Стойте, стойте! Еще вопрос. В каком году была написана статья Ленина «Марксизм и ревизионизм»?

– В 1910 году.

– Нет, в 1911. Идите, «хорошо».

Конспекты переходили из поколения в поколение. У одного моего друга хранились конспекты его старательной матушки конца сороковых годов. Написанные прекрасным круглым почерком. Он попытался было сдать конспект на проверку, да не выгорело, обратил внимание преподаватель на пожелтевшую бумагу...

– Кто такие махисты?

– Дипломированные лакеи поповщины.

– А что они утверждали?

– Они обслуживали реакцию.

Атмосфера ерничанья и издевательства царила на семинарах. Впечатления, вынесенные из учебников, были источником вдохновения для полуинакомыслящих зубоскалов (семь пядей во лбу, фига в кармане).

Существовал даже жанр «философской частушки»:

Другой «философский кружок», известный мне объединял завзятых матерщинников. Основным вопросом философии они считали – ...твою мать, или не... твою мать. Материалисты утверждали, что..., а враги-идеалисты, что нет. Ох, а как решали этот вопрос позитивисты!

Подавляющее большинство бездумно заучивало обрывки учебников и конспектов, как учат пароль, чтобы не остановил тебя стражник, преграждая дорогу к заветному диплому.

Лишь единицы относились к изучению философии серьезно. К таким присматривались психиатры. Был в ходу термин – «философская интоксикация». В случае если «интоксикация» происходила за счет философии буржуазной, то с подачи КГБ легко выставлялся диагноз вялотекущей шизофрении. Цитирование Лейбница называлось «вычурностью мышления». И впрямь, в стране сложности, не хватает хлеба, а вы – о Лейбнице! Нехорошо. Зато интоксикация марксизмом (очень злокачественная форма!) опасений у общества не вызывала. Только мама переживала, что ж это Фима засел за Энгельса? То ли с девушкой его познакомить, то ли показать профессору Пуримфатеру. Профессор снимает круглые очки и смотрит на угловатого тощего подростка. И говорит что-то о конституции астеника и о том, что с возрастом это пройдет. А стоит ли познакомить с девушкой? Ну, если порядочная девушка, почему же не познакомить? Вы не поняли, профессор, какой же смысл его с ней знакомить, если она ему ничего не позволит, вы поняли о чем я говорю?

Профессор понимает, но молчит. Он, конечно, скрытый фрейдист, этот самый профессор Пуримфатер, но он не знает, поможет ли Фиме непорядочная девушка. Впрочем философия, которой увлекся юноша, тоже далеко не девственница.

– Ты читал мою последнюю книгу?

– Конечно, нет. А что, опять атеизм?

– Разумеется.

– А ты у отца Михаила благословение взял на эту книгу?

– Не шути. Но ты почитай книгу, там цитат из святых отцов больше, чем моего собственного текста. Пусть люди хоть так прочитают...

Это еще один симптом философской болезни, обязанность критиковать и отрицать то, во что веришь сам, что считаешь верным и интересным. Любишь Карла Поппера? Разоблачай его, подлеца, и тогда тебе, подлецу, дозволено будет сначала читать его, а затем и писать о нем. Увлекаешься философом Ф.? Пиши книгу – «Иллюзии и заблуждения Ф.». И оправдывайся всю жизнь (или гордись) что в обмен на это позволено было тебе издать собственные конспекты работ Ф. тиражом пятьсот экземпляров. С грифом «для служебного пользования». Только для философов. Боже, как страшна была эта борьба за право сказать полуправду в то время, когда было положено говорить только ложь. Сколько радости, если удавалось «протащить» чуждую мысль во время собственной лекции, удачно приписав ее Марксу. Вероятность, что досужий студент сверится по первоисточнику и попросит уточнить страницу – минимальна. И все же страшно, а вдруг «поймают»? Государство воздавало всем поровну – и за просвещенное лицемерие, и за механическое заучивание, и за несокрушимую веру.

Приблизительно рублей по сто пятьдесят в месяц. Если с ученой степенью – больше. Можно жить. Больно только в первый раз, стыдно только первый год.

4.

Думали ли Вы, читатель, что мы с Вами прожили жизнь в государстве, которое управлялось с нами в соответствии с ФИЛОСОФСКИМИ КОНЦЕПЦИЯМИ?

Базис и надстройка перевернулись. Теория марксизма стала базисом, а экономика – надстройкой. Результаты – налицо. Даже для массового бессмысленного террора была своя диалектика. Государство отмирало путем укрепления силовых структур, наращивания и заточки стальных зубов. По мере продвижения к бесклассовому обществу классовая борьба возрастала. Это – теория. – А на практике – «корчилась Русь под кровавыми сапогами, да под шинами черных марусь» (А.Ахматова). Не то странно, что террор, этим нас не удивишь! Странно, что государство нуждалось в ОПРАВДАНИИ ФИЛОСОФИЕЙ, в УТЕШЕНИИ ФИЛОСОФИЕЙ. Преступления против человечества, совершенные в ХХ веке были по преимуществу ТЕОРЕТИЧЕСКИ ОБОСНОВАНЫ. И Катастрофа европейского еврейства, и геноцид кхмеров были воплощением определенных философских обобщений. Одержимые желанием убивать человеческие сообщества творили злодеяния из наилучших и наиобоснованнейших побуждений. Лишь один элемент не брался в расчет в этих теоретических построениях. При внимательном рассмотрении выяснилось, что упущенный элемент – не более чем человек, индивидуальные свойства и потребности которого слишком ничтожны, чтобы всерьез принимать их в расчет. Стоит ли удивляться, что эти системы на поверку оказались бесчеловечными?

– Какой у вас в билете третий вопрос?

– Критика эк... зистен... она…

– Экзистенциализма. Отвечайте.

– Ну, они... Они думают, что главное это человек с его сомнениями. Они считают, что основной вопрос философии, это вопрос, стоит ли человеку жить, или ему лучше покончить с собой.

– А вы как считаете?

– Я считаю, что нужно жить!

– Значит вы – экзистенциалист!

– Почему? Я ведь не за самоубийство!

– Дело не в том, за вы или против. Дело в том, что вы считаете мелкий вопрос о вашей жизни, основным вопросам философии. А у философии – другой важный, основной вопрос. Какой?

– О материи и сознании.

– Правильно. И запомните, философия занимается не ЧАСТНОСТЯМИ, а общими закономерностями.

Боже мой, если бы так! Занимались бы общими закономерностями, не затрагивая мелких интересов мелких частных людей, которые НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ОБЪЕКТОМ ИЗУЧЕНИЯ (на то есть антропология). Почему эти мелкие люди постоянно являются ОБЪЕКТОМ ПРИМЕНЕНИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ВЫВОДОВ? Нет, не сегодня и не сто лет назад это началось. Какой порядок навели в древнем Китае философы-легисты (школа Фа-цзя) – оторопь берет! Правда не сами они навели на страну опустошение, на то были СИЛОВЫЕ СТРУКТУРЫ. Но философы объяснили ПОЧЕМУ нужно уничтожать людей и, в первую голову, философов других школ. Сожгли из философских побуждений философские книги, а ученых утопили в выгребных ямах а иных, кастрировав, направили на «стройку века» – возводить Великую Китайскую Стену. А чуть позже и главе легистов Ли Сы снесли голову с плеч долой.

Да что нам писать о теоретизированных обществах? Это объект для монографии. И написано таких книг – десятки, да кабы не сотни.

О Боже! Сколько моделей предлагали нам теоретики всех веков и всегда получалось общество, напоминающее казарму или тюрьму. Слава Богу, большинство этих моделей не было воплощено в жизнь. Нам с вами – не повезло. Мы выросли в идеологизированном обществе, идеология умерла, все мы сироты, и те, кто служили ей, и те, кто сопротивлялись ей.

Умер противник, не с кем бороться, унылой стала жизнь. И только те, кто был равнодушен к идеологии – при своих. Им хорошо, а мы нуждаемся в утешении. Как некогда Боэций, на руинах иной империи мы ищем иную философию, иную идеологию, которая бы утолила болезни наших «многовоздыхающих душ». Нет, не мы ищем идеологию, ОНА ИЩЕТ НАС. И ОНА НЕ ОДНА. Идеологии наскакивают на нас с разных сторон. БОГАТЫЙ ВЫБОР ДЕШЕВЫХ ВЕЩЕЙ. Индивиды примеряют себе мировоззрение по росту.

Теоретики выбирают универсальную идеологию для всей страны. И хотя все мы нуждаемся в УТЕШЕНИИ ФИЛОСОФИЕЙ, мысль о новой философии, новой идеологии «для Вас и Ваших детей», не утешает меня.