| ПОЭЗИЯ | Выпуск 14 |
Преамбула
Сегодня почти все считают своим долгом декларировать неприязнь к разного рода поучениям (дескать, "сами с усами") и всеобщностям. Вторые особенно ненавистны, ибо, как принято считать, они нас – малых и безвольных – подавляют, репрессируют. Но, как бы не хотелось сопротивляться всяческим дидактическим тотальностям в принципе (даже на уровне словочетания), против Natura Naturans не попрёшь: все мы дети матушки-природы. А она в своём долгом существовании научилась – в сравнении с опрометчиво свободолюбивым человеком – изыскивать ресурсы для выживания. Потому у природы не грех кое-чему поучиться в этом плане.
Гораздо сложнее дело обстоит с "опозданиями" – смысловой ориентацией всех стихотворений в серии лирических миниатюр "дидактические тотальности природы". Что происходит, когда мы опаздываем – на деловую встречу или на самолет, на свидание или не успевая сварить варенье в сезон, проведать в больнице тяжело захворавшего друга или с новыми перспективами экономического развития? "Опоздания", как можно заметить, бывают разными, равно, как и рознятся их последствия.
Факт опоздания всегда связан с нашим появлением в определенном месте позже назначенного срока. А это значит, что существо "опозданий" связано не с пространством, а со временем. Непонятность и сложность "опозданий" заключается в обстоятельстве далеко не всегда и для всех очевидным: там, где нас ожидали, всё уже не так, как должно было быть, будь мы пунктуальны. В результате "опоздания" люди, которые ждут, оказываются "впереди" тех, кто – по тем или иным причинам – не успел к назначенному часу объявиться в "точке" встречи. И не секрет, что именно эта неуловимая и незримая "точка" делит нас всех на живущих вовремя и выпавших из потока изменений – то есть опоздавших.
Кто эту точку устанавливает? Как себе её представить? Согласны ли ожидающие и опаздывающие с её приговором?
Поскольку речь – так или иначе – будет идти о том, что происходит во времени, его нужно "измерять" даже на уровне формы. Поэтому "несущей конструкцией" во всех стихотворениях становится изосиллабическая строфа, где на учёте буквально каждый слог, чтобы запечатлеть невидимые в реальности превращения ожидающих в опоздавших. Слабую надежду на то, что "опоздание" ещё не стало необратимой катастрофой, нам в произведении даёт разница в один слог между первой и последней его строкой…
|
Посвящается моим друзьям, ныне живущим в Израиле 1
2 Запахи пиццы и шаурмы – чин траура. Так базилик летом, а хвойные ароматы зимой покрывают смрад истлевания плоти в гробу панихидой бессмертия – влажной, чистой и беспечальной. Наивен бесталанный бедняк, перепутав соблазн мусульманскими пряностями и онучный дух запеченного сыра. Души умeрших растений напоминают о радости – сходятся в хороводе на полянах рая, из тела – коры, листьев, соцветий – отжав воду, земле оставляя ее: пусть благоухает после грозы в мае, раскуривая кальян "вновь". Цигарку смерти плоть вертит. 3 Вновь цигарку смерти плоть вертит исступленно. Как славно клёнам золотой ронять убор ежегодно… Репетиция умирания – сон. Нет. Просто в наших широтах деревья любят поспать. Зима – ночь растений. Ночь – зима разума, обледеневшая рука которого ладонь обожгла души, и та выронила от боли её. Боже! Дубраве бодрствование соков возвратишь Ты. Но как человеку проснуться? Знать, что юность листьев – не страх сомнения: разницу между лабиринтом сновидений и ослепляюще злой правдой метрики, ведущей счёт вёсен, стряхнёт. Снег, абрикосовый снег! 4 Стряхнёт снег, абрикосовый снег, время вишни. Любимейшая сестра поэзии, амфиболия! Не в цветении деревьев дело… Им – всё равно по закону. А человек видит очерёдность мгновений, наполняемых такой радостью и тоской… – что: и старики поворачивают лица к весне подсолнухами, страха плоти не ведая, понимать изо всех сил не желая. Зачем же? Это – благодарение за незлобивость бессмертия к суетливости "посадитьдеревопостроитьдомвыраститьсына". Итог: глазу – метель лепестков, потом – камнем плод. Равноденствия надежда. 5 Плод равноденствия – надежда на перевал. Альпинисты знают эту холодящую тоску – страх восхождения. Тогда облака бравыми гренадерами в киверах честь воле к победе отдавать начинают, а ветер – вдруг – Аллилуйю грянет многоголосо. До крови металлом троса руки истёртые упадут бессильно: иначе уже нельзя. А вершина сияет, сияет, выжигая взор беззвучно – приказом. Смыта цепочка следов тряпкой вчера. Уже привратник проснулся, и пёс заворчал, осуждая гуляк. Колко снег досаждает. Праздность горизонтали. Риск – вертикаль. 6 Горизонтали риск вертикаль не оценит. Да и чем жертвовать ленивому течению рек, мхов бархатной шкурке, шевелению забвения в тёмном оке трясины? Им спuны не оторвать уже от ложа. Отложен концерт, ужом бессилие в сердце и ум вползает, ищет тину по имени Ниц или Навзничь, замрёт в недвижности… Вне важности этого сна, так похожего на угасание. Последний закат. Вкус сигареты горчит усталостью прощаний. Аллергия на весеннее половодье звуков и запахов. Всё! Зарывшись в себя, лежать! Но сон – бежит: наколот на иглу. 7 Сон бежит, наколот, на иглу опираясь. Прочь! Прочь! Вскинуться в тревоге. Неужели опоздали? Поколение, пренебрегшее счётом ради химеры полётов, чтобы забыть цепкую хватку причины в иллюзионах, луна-парках и шоу кувыркающейся земли. Зачем ты породила древне-алое порно – поцелуи мака, заразила рожь спорыньёй, призрачно вознесла струистые арабески стеблей конопли, напитала мякоть кактусов, листьев коки банальность, пластинчатую рулетку грибов пляской Шивы и Кали? Обречённых на вшивость избирал рок ритмом. 8 На вшивость избирал рок, ритмом гнал обратно. Они думали, что летят на огонь сияющих дисков Альтдорфера: там – не отсутствие – там – пресловутые "вечность", "любовь". Там сам Бог мог взять тебя за руку, в назидание повести ещё и ещё раз урок грехопадения повторять – до того он сладок. И можно разбить зеркало. Если глаза вывернуты во внутрь, увидишь в нём… Что? То, называя от страха его "другим". А правда – в младенце: счастье безмыслия, нехитрые радости вулканов, потопов и газовых атак. Солнце радугой красит пузырь на губах. Зверёныш играет. 9 На губах зверёныш играет: речь – звук мокрым. – Нельзя, опасно, – говорит природа, – в технологиях инкубаторов заменять солнце лампой, ночь – жестом рубильника вниз, время на смерть обрекая. Химией комбикормов выпестованы стандарты стай бройлеров. Цыпочки-вертишеечки с головками точкой. Кукарекают мальчики-носокрутики, но сократики с сердцем Кая – ветер нюхают рассветный: красна соль зорь на Востоке… Гребешки у всех логотипом торчат, парни девчат вызывают на чат, чипсы порчу наводят хрустом. Желчегонное пепси полынь заменяет – всё горько. 10 Полынь заменяет всё: горько в жерлах синкоп. "Стингером" летит учитель английской литературы, от бессилия дискантом скорбит на весь мир. Юные леди! Лианами, хмелем, плющами извивайтесь в танце живота! Гибкие стволы покроют узорами тату. Плодоносите блеском мёртвых пёрсинга ягод. Ждите: скоро закричат смуглолицые охотники вам вослед "Ату их! Ату!". Собаки проворны тонконогие – догонят. Певцу за гонг гона заплатят, заткнув глотку собственным стоном, и я, может, заплачу. Взрыв. Гриб засевает мутную зыбь свинга спорами акцентов. 11 Зыбь свинга, спорами акцентов злея, липнет. Бор-машина, посвистывая, сверлит мозг вибрацией звука и смысла. Лель на качелях взлетает к елей вершинам. Разве может он знать, что гравитация уже провисла пыльными гирляндами, его – добычу – терпеливой паутиной ждёт. Ночь башню минарета слизала фиолетовым языком, оставив поцелуй узких губ месяца. На то и фокусница… Свет озарения невозможно предугадать. Шаг – и не в ногу. Снова – споткнулся опять. Дуэт страсти и лжи должен всегда фальшивить. Тень, хромоту возведя в закон, лесть продает. 12 Возведя в закон лесть, продает крик муэдзин. Жди, пока сквозь темечко ртутоподобный столп гейзера копьём не пробьёт себе дорогу. Зов протаранит путь сочленениями позвонков, рвать плоть мягкую мозга будет, вгрызаясь отбойным молотком в кость черепа. И томление прорвётся наружу фонтанами ярости – миллионы их взметнут в жажде крови к небу. Единение молитвой. Пляшет суффием тон, к поклону в клоне понуждает. О, намаз! Глотком студёной воды пусть пламя пожаров в пересохшее горло прольётся. Оросит снегa багровыми струями ненависть. Слепец – не увидит. 13 Ненависть слепец не увидит – ощупает. Даже дети, срывая в оазисе лист ириса, нож узнают в нём иль зелёной лентой – нехитрым символом Братцев Кроликов – лоб вяжут. Фермеры ведают, как плодовитость ушастой саранчи опасна полям, а иудеи нечистыми безобидных зверьков не зря считают: лишь смерть остановит доказательства мужества, потомства половодье, кроваво соперники грызутся. В Бронксе реппер от непонятной тоски начинает листать Коран под музыку, чреслами исступлённо месит тесто пустоты вокруг себя. Опоздание метит. 14 Себя опоздание метит ядом секты. Ничтожная жизнь – всего лишь объедки со стола смерти. Помани раем – и любой сердце сегодня вырвет себе сам ради завтра – права желанное навсегда иметь. Если сыны – монистом, имущества не поделить. Вены улочек крутым пузырятся кипятком: спустить пары переизбытка парней можно только войной. Чёрным золотом стала шевелюра реликтовых рощ. Теперь барханы и каменистого нагорья трещины на лысой голове морщинами змеятся. Конфету, девочка, выплюнь – у сладости вкус бензина. Жжёт имидж – напалм. 15 Вкус бензина – жжёт. Имидж – напалм – шубой греет. Так просто послать гвардию маслинооких сыновей взять Оксфорд, Кембридж – до обмороков чопорных профессоров. Только норвежцы Бьёрны – с волосами как солнце, ростом от ста восьмидесяти семи – будут кондиционеры, холодильники, сопя, чинить здесь прилежно. Кто слышит ночью танцы тарантула, тот увидит чёрные мессы офшоров, выследит резвым сеттером след в Интернете руки, которая запах свой – мускусно-верблюжий – давно потеряла, благоухая лишь любимыми ароматами леди Ди. Кто это сумеет? 16 Леди Ди – кто это? Сумеет стыд унять скорбь. Вот они – рыбы с нежной, розовой кожей, закрытые – каждая в своём – аквариуме на колёсах. Маленькое судёнышко чертит узоры одиночества, закованного в стекло и металл. Ходить лень – эволюция отнимет ноги. И пусть лифты на зиккурат возносят – всё равно, упущенное догоню. Пирамида еды – извечный символ природы. Убийством оплачивают право потомства на жизнь. Шафран красит ладони женщин. В ласках мужчин пульсирует боль отдачи приклада. Новый шест – автомат, фонтан – взят для прыжков в высоту. 17 Фонтан взят. Для прыжков в высоту готов спортсмен. О, какое наслаждение благородных хищников – львов, орлов, гепардов, гризли, ягуаров, волков, леопардов, – держать в вольерах, вырождением повелителей мира любуясь. Их жизнь, замешанная на воде, требует трав и лесов. Что им делать в пустыне? Там ночью и тишина отравой сочится: исподтишка тайна кусает. А теперь можно путь – с Севера на Юг – полумесяцем смотать в клубок конца истории. Сжать чёрным персиком, чтоб кровь брызнула… Джихад – начало другой. Есть ли всегда? Если везде. "Пустырь" значит "межа". 9 мая – 9 июня 2001 года |
|
|
|