| ПОЭЗИЯ | Выпуск 22 |
|
Кузьминский лес Скоро уже я тебя возьму И меня у тебя возьмут. Кликни какого-нибудь Кузьму, Спроси их, куда везут. Славно запутывала я след. Долго могла не сметь. Но за тебя я пойду на смерть, Тебя отпущу на свет. Мне ли осилить свою судьбу, Ей ли меня в смолу? Я свой соленый дощак смолю, Я не боюсь Саму. Добрые люди помогут нам За небольшую мзду. Ну же, пожалуйста, дай мне нож Или сам обрезай узду. Я смотрю на тебя, на свет. Я ее не боюсь. Те, без которых нам жизни нет - Без них нам и смерти нет. Весенний крик воробья Забывает маяту нелюбви к себе святую, отторгает пустоту - кто прожил свое вчистую. В этой местности чужой, в пестроте лугов астральных забывают холод свой посреди кустов хрустальных. Вот я воздух ем, лечу, у-лю-лю кричат с земли мне, и щекочет по плечу частокол колючих линий. Вижу краешек зимы, вижу черноземов паюс, подымаясь над тобой, не собой - тобою маюсь. Ветер перья шевелит, реет дождь аэрозольный, душу-зернышко болит легкий звон страны озонной. - Нюхай корку, свежий край черных зим, суглинков красных, рыжий ворох собирай дымом пахнущих согласных. Знает пригород с травой, небо низкое рябое, как с неангельской трубой ворочусь я за тобою. Из серии "4 времени суток" Ночь Трава нетерпелива под стопой - так неродившийся толкает с нежной силой. Потише, скажешь, что ты, Бог с тобой, я чувствую, и этого хватило. Но нет, не унимается, права качает как ребенок, больно, и хочет сквозь меня расти трава - и вверх, и вниз - и прямо! не окольно! Невидимое солнце-колесо и там, внизу гудящее, земное. Куда же ей, и вправду, коли все - в светилах двух, загроможденных мною? Ступни и корни - все тебе, трава! Вяжи, вьюнок, точи ножи, осока. Давай, раз-два, покуда я жива, пока я мякоть - протыкай до срока. День Расслабленное лето - как лицо Задумавшегося, о лице забывшего, Как шелковый платок, течет в кольцо. Но вдруг часы пробьют и разобьются И снова медленно, так быстро воск течет В подставленное небольшое блюдце. Чуть пыльное, в неряшливой пыльце, До сумерек сухое, до поливки, Едва моргнешь - оно уже в кольце. * * * Жизнь моя подходит к середине. Я взойду на синюю скалу. Стану я спиной к своей родине. Поняла не рано и не поздно, что других не будет, ты один. Слишком долго слезно жили, розно. Ты один, как перст, среди былины. Я сойду со склона в глубину, словно в грудь твою, в туман долины. Так все и сойдется, как к столу, спешно связывая нити жизни длинной, больше не существенных годин. Я себе когда-то предсказала: "ворочусь с неангельской трубой". Я уже вернулась за тобой. * * * Ну а теперь - как назовем? Каким заботливым, нетрудным, нетребовательным словцом? Какою лентой обовьем? Держи покрепче, осторожней - а мы немного отойдем и поглядим отсюда, сбоку (ты слышишь: я сказала "Споку"! - тебе подходит быть отцом). А мы аквариум поставим и быстрых рыбок заведем. Утайки юркие, урывки украсят годы нищеты, и корм сухой полюбят рыбки: ни "ю", ни "эль", ни зги, ни зыбки, в том имени не будет "ты". Любовь ...перебирая четки пустяков - обмолвок, взглядов, мятых лепестков замучив миллионы, от свиданий страдая, год из четырех углов следившая, и двух не молвившая слов... Ночные стихи для Божьих детей Летит тучка - не как те, те летят на животе. Ну а эта - серой калькой так задумчиво скользит. Звезды сквозь - о сколько сколько! - и само Само сквозит. А под ней бежит крапива, простодушная трава. А она ее не видит так - едва, едва, едва… Только тень ее тревожно поскользнется на траве - то по коже, то подкожно - кувыркаться так несложно головою к голове. Кто ты - воля или шалость? Всё ты - или только малость? Нищих красок побежалость, нитка трещинки в окне. Ты вовне или во мне? Над пашней. Без тебя Это тебе прогудит дыра, ноль, ноющая пустота: все, пора, иду со двора. Песня моя проста. Это, волнуясь, тебе зюйд-вест, быстрый курсив борозд. Ветер над нивой несет невест, на голубой норд-ост. Значит, это еще на год, зимний голодный год. Вон, как солнце, встает Урон. Ветер несет ворон. Даль обретает твои черты, тратит твои черты. Не отчаивайся, молю! - ноль прогудит нулю. Даль подмигивает: мол, ну, я хорошо видна? Я отпускаю к тебе волну - полой идет волна. Ангел мой, как ее ни спой - ввысь норовит, наверх. Песня приходит к тебе пустой, легкий пустой конверт. * * * Уйдет угаданное медью За почерневшие леса, И перестанет пахнуть смертью На призрачные полчаса. Уйдут горячие, прямые, Но тьма еще не разлита. И я увижу, как впервые, Сходящиеся врата. Ты пахнешь клевером и мирром, Бессмертьем пахнущая ель, Когда меж тем и этим миром Едва полуоткрыта щель. Все так сбылось, а не иначе, И близко стало далеко. Железный звук спокойной ночи, Я покорюсь тебе легко. Двое Похоронили матерей, на мартовском ветру стояли. И смысл, и волю потеряли и сделались себя старей. Осталась я у них одна на всем жестокосердном свете. И ни оврага на холма - но ровный голос на кассете с небес не толще полотна. Четыре нежные руки меня отрывисто касались. Ключицы скрипнули, раскрылись, и сердце треснуло, как наст. Пока неслась дневная мгла, пока мело по снежной мели - я б их отставить не могла. Я им была как мать, не мене, но Господи, как я мала. Греми же, мартовская жесть, жестоковыйные морозы! Больней любовь на свете есть горящей на щеке угрозы - слепая ласковая лесть. Разлука выпорхнет - и во все концы! - не оттого ли, что смысла нет в добытой воле? Но и в неволе нет его. |
|
|
|