"Мерещится мне всюду драма..."

Книга Бориса Рублова "И вот я услышал немецкую речь...", вышедшая на исходе 2003 года в петербургском издательстве "Алетейя", имеет "говорящий" подзаголовок: "Рассказы пожилого эмигранта". Боже мой, сколько их было, подобных рассказов! Сколько волн русской эмиграции прокатилось в минувшем веке через Европу! Сколько потрясающих судеб! Казалось бы, что нового можно ждать от очередной книги на эту больную тему?! Да и автор неизвестен. Но открываешь книгу Рублова, перелистываешь страницы и обнаруживаешь много созвучного собственным мыслям и чувствам, сталкиваешься со знакомыми реалиями и человеческими типами. Отложить книгу в сторону не удаётся, она не отпускает. Ведь книги, фильмы нас влекут ещё и тем, что мы находим в них собственное отражение, они помогают узнать себя.

Прочитан первый рассказ, а в следующем тебя поджидают уже знакомые герои, и расставаться с ними не хочется... Читаешь дальше. Во всяком случае, со мной именно так всё и происходило. Девятнадцать рассказов, собранных под одной обложкой, образуют единое целое, цикл. Их объединяют персонажи, кочующие из рассказа в рассказ. Эмиграция свела их - недавних москвичей, киевлян, одесситов, жителей Днепродзержинска и Житомира - под одной крышей. Все они стали невольными соседями по общежитию - "хайму". Рассказы отличает и единство места: действие происходит в Городе (имя его - Кёльн - видимо, сознательно не названо, но легко прочитывается, ибо его главная достопримечательность - католический Dom - является полноправным героем книги). Но главное, что скрепляет повествование - фигура рассказчика, интеллигента-шестидесятника, уже прошедшего свой путь земной до половины. Его личный опыт - это опыт поколения, к которому и я принадлежу. Возможно, интерес к этой книге не будет массовым, но то, что у неё найдётся свой читатель, в этом сомнения нет.

Рассказ от первого лица привносит элемент исповедальности, придаёт лирический оттенок многим страницам этой эмигрантской "саги". Она согрета авторским чувством - от лёгкой насмешки до горькой иронии. Это лиро-эпический цикл, в центре которого судьба рассказчика и многие житейские истории наших бывших соотечественников-евреев, получивших после эмиграции в Германию странный статус "контингентных беженцев" (Kontingentfluchtling).

Многое, если не всё, в судьбе рассказчика, в недавнем прошлом учёного с именем, заведующего крупной киевской лаборатории, определено его происхождением. Он был рождён в середине 30-х годов в смешанном браке: отец его был евреем, честным партийцем, пропавшим без вести в первых боях с фашистами, мать - украинкой. Воспитанием внука занималась Сарра Моисеевна, все родственники которой погибли в Бабьем Яру. Очень рано герой понял, что быть евреем в нашем социалистическом отечестве постыдно, и с непосредственностью ребёнка выразил свой протест: "Не хочу быть евреем. Хочу быть как все!"

Его "промежуточное" происхождение обусловило определённую долю дискриминации и нестабильность социального положения героя, а также имело следствием раздвоение личности, чреватое многочисленными комплексами. Без Фрейда тут не обойтись. Тоталитарный режим, под железной пятой которого протекала вся сознательная жизнь героя, оставил свою печать на его сознании, хотя он не был ни его сторонником, ни тем более пособником. В том, что герой, по капле выдавливавший из себя раба, обретает свободу и раскованность, оказавшись на чужбине в положении эмигранта - в этом горький парадокс его судьбы. За обретение чувства независимости заплачено дорогой ценой: разлукой с любимым городом и друзьями, выпадением из сферы родного языка, отказом от привычного уклада и распорядка жизни. Потребность защитить своё человеческое достоинство, вкусить от запретного плода западной демократии - вот что подвигнуло на эмиграцию профессора Вилена Семёновича Дмитренко (рассказчик прожил жизнь под спасительной фамилией матери). Далеко не все из персонажей книги Рублова руководствовались подобными соображениями.

Киевлянина Соломона Рабиновича, проживавшего после войны в Житомире, толкнул на отъезд антисемитизм. Религиозный Соломон услышал Божий глас, побуждающий народ к Исходу из страны, в которой стал возможен "Бабий Яр". Некий Фургель, долгие годы успешно "стоявший на мясе", прошедший путь от рубщика до заведующего пунктом бердичевского мясокомбината, прогорел в период "разгула демократии" и решил спасаться бегством. Оба переживают в Германии глубокое разочарование, Соломона оно толкает к самоубийству, у Фургеля выливается в фарс.

Эмиграция испытывает на прочность семейные пары. Распадается союз Тамилы и скрипача Михаила (он оказался сразу востребованным и получил место профессора в Ганновере). Обнажается внутренняя драма супругов Арбатовых, талантливого профессора-патоморфолога и журналистки, суть которой определена в названии рассказа - "Опасная женщина". Одни быстро уходят из жизни (пожилая москвичка, "виртуозница от юриспруденции", Вера Михайловна), другие (как, к примеру, Юра, юноша из провинциальной глубинки, неожиданно для родителей и самого себя погрузившийся в бездны иудаизма и ставший правоверным евреем) "и жить торопятся, и чувствовать спешат".

Еврейский вопрос в книге Бориса Рублова волнует и терзает не только прибывших в страну Холокоста евреев, но и немцев. Встречи евреев и немцев, их беседы, их общение и взаимоотношения занимают в книге довольно много места. В книге нашли отражение реальные дискуссии о Холокосте, которые имели место в немецком обществе и в 1970-е годы, и в последнее десятилетие. Однако они воссозданы с излишней прямолинейностью, не стал фактом художественного осмысления, автор не пошёл дальше констатации.

Некоторые повороты сюжетных линий выглядят малодостоверными (присутствие на русской вечеринке по случаю новоселья в социальной квартирке Анны Арбатовой известного литературного критика Адницкого, в котором легко угадывается Райх-Раницкий, или поездка "кошерного" Юры в Амстердам с целью посещения квартала красных фонарей). Чувство художественной меры здесь явно изменяет автору, хотя, как известно, жизнь подчас подкидывает такой невероятный материал, на который фантазии могло бы и не хватить.

Герой, отплывший от одного берега к другому, то и дело возвращается в прошлое. Возвращается не только в сновидениях или мысленно, он на самом деле едет в Киев на могилы своих дорогих женщин - матери и жены. И это постоянное разнонаправленное движение во времени придаёт действию куда больше динамики, чем мог бы дать хронологически последовательный рассказ.

В книге есть много забавных эпизодов, связанных с несовпадением ментальности коренных жителей и вновь прибывших, есть эксцентричные, фарсовые персонажи. Чего стоит один Марк Марзицер, разработавший эффективный метод переработки мусора и лично общавшийся в Днепродзержинске с Брежневым, когда тот ещё не был Генсеком. Марзицер помешан на своём славном прошлом. Посетив в Городе выставку трупов профессора Хагенса, куда ломились тысячи немцев, так что очередь регулировалась полицией, "король мусора" решает передать после смерти своё тело в лабораторию Хагенса с тем, чтобы увековечить себя. Смущает полубезумного старика невозможность клонирования.

И всё же это скорее грустная книга, рождающая острое чувство горечи. И куда ни глянь - будь то комнатки общежития-хайма, забитые старой мебелью и полезными вещами, которые переселенцы подобрали на улице в дни "выброса", будь то скромный, но ухоженный дом старого филолога-переводчика Курта Мюллера, в библиотеке которого два стеллажа занимают книги русских писателей и поэтов, - везде таятся свои трагедии, вскипают невидимые миру слёзы. И мне остаётся вслед за Некрасовым признаться: "Мерещится мне всюду драма..."