| ПОЭЗИЯ | Выпуск 29 |
|
* * * Снилась переписка двух влюбленных Выпускной класс, середина восьмидесятых Одинаковый круглый почерк (один из них снимал копии? для меня?) Зимние и весенние письма – от избытка чувств Летние – на каникулах порознь Последнее, сентябрьское, от нее, с объяснением причин разрыва ...ты всегда только о своем, о том, что тебя волнует. Ты писал, как тебе нравятся эстонские джазисты, – я выписала на три месяца «Эстонию сегодня», чтобы узнать о них хоть немного (не могло быть такого издания, да еще чтобы там писали о джазе), ты писал о своей любви к трамваям и троллейбусам – я не могла с этим ничего сделать... Кажется, ей следовало бы взять к этому письму эпиграф: О если бы ты был холоден или горяч! Я хотел бы, чтобы мне писали письма о трамваях и эстонских джазистах. Оправдания уходящего, уже всё решившего для себя, как-то всегда мимо цели. Я читаю всё это в поезде, в пустом плацкарте, и пропускаю свою станцию, рюкзак застревает в ящике для багажа, и нигде не видать стоп-крана, за окном набирает скорость желтый невыразительный пейзаж, а ведь где-то здесь я должен был встретиться с тобой, картинка рассыпается, волна уплывает, уходит, и не подкрутить верньеры, время проснуться, у соседей в телевизоре «Улица Сезам», ломит шею и грудь – то ли от позавчерашних засосов, то ли от начинающегося гриппа, никогда, уже никогда мне не будет семнадцать. * * * Мальчик-скрипач из перехода на «Тверской» на глазах подрастает. Наливные прыщи на висках, и штаны всё шире, на рэперский лад, и всё хуже играет, халтуря по-взрослому. Посредине «Венгерского танца» мотивом из «Бумера» звонит мобильник у него в кармане. * * * В переполненном вагоне спиной друг к другу высоченный плотный парень в тесной джинсе и девушка-подросток с высветленными кудрями, и когда качнуло – её плечи идеально вписались в изгиб его поясницы. (Мы с тобой до того подходим друг другу – вот только смотрим в разные стороны. Не беда и это, если б не разница в росте.) * * * Вероятно, рассвет на Килиманджаро прекрасен. 9 мая Газета у него в руках вчерашняя: узнаю заголовки. Однообразно пищит игрушка на чьем-то мобильнике. Из четырех маленьких панков с черными от грязи руками и тучей разноцветных наклеек на куртках и рюкзаках только у самого тощего бездонный взгляд и крупная ссадина на лбу, как если провезли лицом по асфальту. Немного пьяные, немного потные девушки в вышитых бисером джинсах колошматят друг друга измочаленными в ошметки праздничными флажками. Я еду домой. * * * Н.М. Два мальчика и девочка с первого курса журфака под впечатлением от «Мечтателей» Бертолуччи пробегают, взявшись за руки, анфиладу сквозных дворов с редкими аполитичными граффити – несколько раз, среди прочего, крупно выписано «Зачем?» нетвердым гротеском, – попадают на Итальянскую, влетают в подъезд с лепниной, заранее присмотренный, со сломанным домофоном, мальчики начинают целоваться, расстегивая друг другу джинсы, девочка пролётом ниже стоит на стрёме у ростового немытого окна с видом на Русский музей, невнимательно листает номер городского «глянца» с первой публикацией одного из мальчиков в разделе «Клубное кино». В твоем авторском экземпляре прямо поперек заметки расписался красным маркером режиссер одного из фильмов, изловленный полгода спустя на Выборгском фестивале. На той же полке ты держишь фотографию мамы в юности и распечатанные из Интернета тексты Portishead: Gotta try a little harder, it could be sweet. Двух мальчиков и девочку вспугнула старуха с верхней площадки, они скачут через две ступеньки, забывая подобрать отставленную одним бутылку шампанского и сброшенный другим серый плащ в тон городу. По темнеющим улицам, сомкнув ряды, движутся подержанные машины, стреляет глушитель, мусорник горит на углу, девочка пристает к прохожим на остановке, спрашивает время, сигарету, жвачку, мальчики вспоминают, что надо застегнуть джинсы, отворачиваются к стене с газетным стендом, в «Часе пик» заголовок: «Петербург в ожидании «Норд-Оста»». * * * Доктор Арановский вкрутил мне в челюсть анкерный штифт, огромной теплой ладонью баскетболиста удерживая мою голову, словно оранжевый мяч. Больше всего огорчает, сказал доктор, высокая стираемость резцов. Но и с ней можно справиться, сказал доктор, встречными коронками. В одном журнале критики требуют метафизического измерения поэзии, в другом взыскуют верности классическому наследию. Мы с доктором Арановским обойдемся малым: знать, что часть меня меньшaя мой прах переживет и тленья убежит. Даже со стираемостью вроде бы можно справиться. Ну ладно, ладно: грядущий Гамлет задумчиво смотрит в рот черепу Йорика, оранжевому в лучах заката. |
|
|
|