| ПОЭЗИЯ | Выпуск 34 |
|
* * * Трамвай скрипя, скрипя, трамвай ползет, Скрипя, ползет, скрипя, трамвай, стеная, Я – он, я – в нём, я – нем. Не пешеход, Но рыжая, кирпичная, живая Стена, что растянувшись за окном Из пункта А в пункт Б перетекает. Как больно зацепившись где-то ртом Тянуть «ля-ля» органчиком играя! Сухие руки изломав в локтях, Коснулся звезд и в волосы вцепился – Как будто в электрических ветвях Достанет вольт, чтоб я зашевелился, Чтоб я прошел последний поворот И в череде надсадных покаяний Стал не собой. О, тот погасший, тот – Был я тому назад пять расставаний! Войди сюда и положи пятак – Пусть будет твой проезд во мне оплачен. О чём заплачешь ты, когда ты так Расстегиваешь сумочку и платишь? Что-то между Крылья состоят из прожилок И чего-то между. Бабочка, ты пережила Свою надежду: Срок, что тебе отмерен На свете этом. (В чём человек уверен, Считая светом.) Словно остаток суммы Снося за скобки, Сунешь в дощатый сумрак Свой серый, робкий Треугольник почтовый, грязный. Внутри – не строчки, Но запятые, паузы, Точки, точки. Дерево Живое русло собственной реки, Как глубина твоя бесчеловечна. Теченье геральдическое трещин – Твоя история, которую реки. Живущее при собственном дворе, Растущее при собственных потомках... Тобой влекло меня в ребяческих потемках К великому стоянью на Угре. Гляжу на тени быстрые твои, Куда войти не удается дважды, Страдая не от ветра и от жажды, Но жаждою духовною томим. Свидетель мой и соучастник чувств, Застенчивый оконный соглядатай, Когда привыкну я и научусь Ветвей твоих громадные раскаты Прочитывать как молнии разбег, Как выспренность разорванной аорты? Пророчество. Беда. Грядущий век Зияет через лиственник истертый. * * * Здравствуй, печаль моего убывания, Здравствуй, сундук кукловода, полынь. Волглый, надорванный краешек года, Набухшей бумагой впитавший теплынь. Строки ползут в темноте за ограду, Астры толкутся, роняя в назём Крупные слезы. Ах, плакать не надо – Тьма переполнена жизнью, дождем. Трогаю пальцы холодного пламени, Годы листаю, страницей шурша. Как меня встретят в твоей белокаменной, В Вашей заочной столице, Душа? * * * Лишь себя того жалеть, Только о прошедшем плакать И в оранжевую мякоть Неба медленно глядеть. Только думать об одном, Что во мгле передрассветной Снег легко и незаметно Похищает старый дом. Здесь прозрачно и светло, Там – таинственно и тайно. В небе вздрагивают ставни Словно мелкое крыло. Только кружат над губой Гости облачной столицы – То ли голубь с голубицей, То ли карлики с трубой. Молитва День – для труда и для молитвы – ночь. Есть срок плода и срок вина в точилах. Дай мне, Господь, терпеньем превозмочь Все то, что я преодолеть не в силах. Есть при дверях моих трава полынь. Двор пахнет сумраком, а сумрак – стариною. Когда смеркается, в полях стоит теплынь, И сон, как дождь, проходит стороною. Дух тверд и чист, паря в медовой мгле, Как грань под бликом лунного горенья. И адский гул земного напряженья Дрожит в словах, как кровь на хрустале. * * * Теперь, дружок, нам не налить двух рюмок. Теперь их пылью покрывает Время Как кающийся грешник пеплом – темя И наши тени высятся угрюмо Над вавилоном нищего стола. Лишь бабочка одна в пустой квартире Живет теперь... Нет, тоже умерла. Как мы с тобой когда-то в этом мире. * * * И вот все мясо темноты распалось на серый свет и уличный озон и проступили кости всех вещей толкаясь и толкая грубо, нагло, и боль, проснувшись и воскликнув «Вот я! Я дождалась тебя!», на плечи села. И обхватив колени, я заплакал. Целуя ноги трезвыми глазами и думая о том, что без любви движенье в мире не имеет смысла... * * * В ночном кафе открылся крематорий. Девчонки в нем торгуют шашлыками, а у прилавка, словно у морского причала, пахнет вяленою рыбой. Галдит народ. И так легко представить, что это персы, финикийцы, греки здесь собранные волей Посейдона и жриц коммерции. Но всё перекрывает нахальный и гортанный клекот пьяных грузин. Возьми, приятель мой, салаки и немного «Саперави» – мы выпьем за величие былое Иверии, могущество Колхиды, и помолчим. На нашем языке. |
|
|
|