IN MEMORIAM Выпуск 35


Наталья РУБАНОВА
/ Москва /

«Всё будет тип-топ...»

.

Мы не можем ничего знать о последних вопросах
нашего существования: это – дело решенное.
Но смерть – в будущем, которого не будет,
так чувствует каждый.
                                                        Лев Шестов

* * *

«Всё будет тип-топ, Наташа. Ваш А.И.» – получаю электронный ответ и, в силу «незначительности» мессиджа, не сохранив, тут же удаляю. А через несколько дней – капкан Паутины, в которой – мухой – из монитора – тщетно: «Умер Анатолий Кобенков... поэт... человек... родился... жил... учился... первую книгу... публиковался... выступал... организовал... ученики... фестиваль... соболезнования...»


Исчадие ада чёрных рамок.


И – глаза, теперь уже только на фотографии: бесконечно добрые, бесконечно.

Таких – настоящих – не так уж много: когда-то вела мысленный «учет» невеселой забавы для.


«Глаза» А.И., наблюдающие – из плюс-минус бесконечности – вот именно сей час, – как строчу от руки «в неположенное время в неположенном месте» буквы.


«Как правая и левая рука, моя душа твоей душе близка...»


«Казнить нельзя помиловать», – дышит в затылок г-н Создатель, забивая на запятые.

И ведь видела-то всего ничего – «шапошное» знакомство: пересекались на каких-то литвечерах, на которые заносила сила подлой инерции. Встречались также в Литклубе Ковальджи, где после обсуждения А.И. долго повторял, что моя «Собачья жизнь» его потрясла: «Я, мужик, ТАК никогда бы не смог. Понимаете?.. Растекся б...а вы – вы смогли... Это очень, очень ценно... Не растечься...»


Однако «растеклась» – спустя полгода. Несмотря на, разумеется, понимание неизбежности прихода Дамы-С-Косой. Понимание, но не осознание – белковому телу осознать такое едва ль под силу: не запотевшее зеркальце у лица теперь уж «футляра», хранившего некогда (недавно!) драгоценную аниму, лишает на время дара речи.


Не каждый уход бьет и по слезным железам: бывает – застываешь. Хоть капля б – все легче: ан нет! Впрочем, говорят, плакать полезно: «микробы уходят», черт их дери.


«Он тебе жених? – Нет. – Веришь в воскресенье душ? – Нет... за-ко-ла-чи-вай...»


Восьмое сентября ноль шестого. Два часа дня. На переделкинском кладбище – панихида.


Бывает ли, чтоб земля – пухом?.. «Не верю!» – кричит откуда-то сбоку Станиславский. «Не верю»: жалкое эхо правды – ложь.


А ведь и стихов-то его толком не знала – вечное «потом», круглосуточная очередь «в мозг» из книг и файлов, канцерогенная или гурманская «жрачка ума»; извилины, будто наркотика, требующие – бесконечно, беспрестанно, бестактно – информации, информации, информации...


Любив в А.И. не поэта, но Человека – отзывчивого, искреннего, абсолютно безпафосного, – вспоминаю теперь, как легко с ним было... Как естественен был он в нашем – мимолетном, «пустяшном», всегда экспромтном – пересечении!...

Как мягок. Сколь интеллигентен – в лучшем смысле «заношенного» этого слова.


А как-то, сквозь дым вечной сигареты, сказал (быть может, повторяясь): «Мы все отравлены написанными до нас книгами. Для того чтобы творить сейчас, нужно всё забыть. Все стили. Направления... – измы. Стать чистым листом. Ребенком. Только тогда может родиться что-то новое. Вы согласны?..»

Собака еще умерла – подкосило сильно. Я о том, естественно, не знала, звоня всем и вся в надежде пристроить потерявшегося спаниеля – так и набрала номер А.И.: «Вечно вы о ком-то хлопочете, Наташа... – глухой голос, страшно усталый; то-то и оно что седой. – Нет, я свою только похоронил, простите...» – «Простите».


В VI части «Поэмы воздуха» МЦ «благословляет избавление смертью, открывшей перед ней пути к возрождению. В пяти фразах она благодарит своего Бога... за то, что ей даровано полное забвение, особого рода божественная (или магическая) смерть: она оборола земное тяготение, т.е. не только обрела полное освобождение от звука и дыхания, но и от веса. Преодолев тяготение, она стала причастна солнцу. Твердое тело, с его тяжестью и тяготами, – на самом деле мертво; потеряв вес, оттяготев..., поэт получает истинное избавление» (Диана Бургин).


Слава тебе, допустившему бреши:
Больше не вешу.
Слава тебе, обвалившему крышу:
Больше не слышу.
Солнцепричастная, больше не щурюсь.
Дух – не дышу уж!
Твердое тело есть мертвое тело:
Оттяготела.

Предельно четкое отражение – обнажение – преодоления земного притяжения, свободы от «грехов». А сердце... – особенно-таки сердце поэта – и впрямь не всегда выдерживает «чудеса» сей трехгрошовой трехмерности (трехнизменности). Именно потому, быть может, земля и маскируется «пухом». Забирая – всегда не вовремя (для оставшихся «в черном теле») – лучших.


«Увидимся чуть позже, ок?...» – «Всё будет тип-топ, Наташа...»


Всё. Будет.






Назад
Содержание
Дальше