Воспитанный авангард

Евгений Степанов. Портрет: Книга стихотворений. – М.: Вест-Консалтинг, 2006. – 248 с. 1000 экз.

...Время от времени мы созваниваемся вроде по делам, но на самом деле где-то по часу-полтора взахлеб, перебивая друг друга, болтаем о поэзии. Разговоры бывают разные.

Звоню. Жалюсь на то, что-де несправедливо мало пишу в последнее время регулярным стихом. Степанов: «И правильно делаешь. Силлабо-тоника свое исчерпала. Будущее за синтезированными формами и, в первую очередь, за визуальной поэзии».

Готовился к выходу новый проект Евгения Степанова – журнал визуальной поэзии «Другие».

Почти одновременно, но в разным магазинах, купили увесистый том потрясающего, но чудовищно поздно возвращенного Георгия Оболдуева. Созваниваемся обменяться впечатлениями. Степанов: «Ты знаешь, все-таки силлабо-тоника неисчерпаема. Вчера весь вечер писал «классические» стихи».

Зачем я вспомнил эти два разговора? Да именно потому, что, когда речь заходит о стихах самого Евгения Степанова, невольно упираешься в вопрос о его поэтической, «цеховой» принадлежности. Действительно: с одной стороны он, вроде бы, апологетичный пропагандист поэтического авангарда, издатель единственного в России журнала литературного авангарда «Футурум АРТ». А с другой – обилие таких вот стихов, явно далеких от столь любимого «метода» Степанова-культутрегера:

Или вот таких:

А вот, скажем, в стихотворении «Час придет – увижу Бога...» и вовсе вдруг слышатся отзвуки «наивной» поэтики Николая Глазкова:

Кстати, как бы в скобках замечу в связи с выбранными цитатами. Читая сборник «Портрет» «насквозь» легко заметить одну особенность, довольно редко встречающуюся в нынешней русской поэзии: Евгений Степанов не боится быть сентиментальным, иногда пафосным, но прежне всего – Нециничным. Вот чего нет в степановской поэзии абсолютно – это наигранного, кокетливого цинизма.

Об этом, добром, начале стихов Степанова в свое время очень точно написала, увы, покойная Татьяна Бек: «Стихи Е.С. ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной любви, публицистичны и вместе с тем суггестивны. У него в одном стихотворении могут естественно соседствовать реминисценции из Блока и Сосноры или из Венички и Солженицына, а также «славянская душа» и «прищур азиатский», ирония и пафос, жаргон и архаика, стеб и пафос...»

Скобки закрыть.

Но рядом с этими, внешне простыми и вроде даже незамысловатыми, но виртуозно исполненными строками, стоят стихи иные – Степанова – вроде-как-авангардиста:

Или такие:

И видно сразу: да, Степанов определенно близок авангардистскому (или точнее поставангардистскому) крылу русской поэзии. Но! Степановский авангард – это авангард окультуренный, воспитанный. Он не взламывает и не ломает, не стремится эпатировать. Ему не ведома агрессия, но присуща, пожалуй, эдакая куртуазная изысканность. Это авангард на уздечке классической пушкинско-блоко-пастернаковской просодии. А может и наоборот: пастернаковско-блоковскую гармонию Степанов окантовывает едва уловимой ленточкой авангардных сломов – там, где поэт уводит стих в нарочито наивное письмо или в обериутский абсурдизм. Возможно, такие стихи писали бы сегодня отвоевавшие свое отцы обериутства, доживи они, конечно, до наших дней:

Еще цитата:

Вот эта пограничность, «неуловимость» степановской поэтики и сбивает с толку критиков, пытающихся идентифицировать, хоть как-то маркировать стихи московского поэта. А не получается. Выскальзывают из хватких филологических рук, не хотят укладываться ни в нишу классического наследования, ни в нишу авангардной традиции. Им, Степановским стихам, обе полки подавай.

Впрочем, явные, радикальные авангардистские замашки Степанов себе позволяет – там, где работает с графическим, визуальным или там нумерологическим стихом.

Пожалуй, наиболее верным определением Степанова-поэта будет традиционал-авангардист. Что, в общем-то, естественно для участника литературной группы «Другое полушарие / «СССР!»» – группы, взявшей курс на сближение традиции и авангарда. Но, вероятно, из всей группы Евгению Степанову успешнее других удается примирять классическое поэтическое воспитание и открытия-искушения русского (в первую очередь) литературного авангарда ХХ века.

Из всего мною тут написанного может сложиться ложное впечатление, что-де Степанов так уж сильно озабочен стремлением примирить в себе эти две крайности, определить свою «поэтическую ориентацию». Все гораздо проще: открываешь свежую книжку московского поэта-культуртрегера Евгения Степанова «Портрет» и начинаешь читать. И сразу, с первых строк, становится очевидным: ничуть не озабочен. Он просто пишет восхитительные стихи, и ему с удивительной легкостью даются вполне себе традиционные стихи, в которых есть и глубина, и ирония, и обилие вкусных поэтических находок («Запада плоть измочалена. / Желтый сгущается цвет. / Мальчик, похожий на Сталина, / Пишет автопортрет...»). Но столь же легко, будто играючи, он создает и сочные образцы авангардной поэтики – будь то ироничный реверанс в адрес обериутов или опыты «зауми»; и нежный, утонченный верлибр; а еще – удивительно меткие и афористичные миниатюры – двустишия и удетероны:

Или:

Или вот такой шедевр минимализма:

Евгений Степанов – легкий поэт. С легким, будто сотканным из ниточек первого весеннего дождя, языком. Открытый любым поэтикам и техникам.