| ПОЭЗИЯ | Выпуск 38 |
|
О. Д. Тонко, легко и неточно, как – невпопад запятая, прошлые строфы построчно и поименно листая, как бы продляя падежно- е окончанье заскоком, а – пропадать безутешно с девками, с водками, с Блоком. Векъ до обидного прожит, до баловства – да и только! Двух Мандельштамов не может быть, а бывает – хоть сколько, Милой халявы помимо, да и дословных придумок, кто тебе скажет: любима- я – откровенный придурок. Ясно, бездетно и странно, бред заводной и скандальный, или Иванов Ивано- ву – Элиот натуральный? Так и собою поплатишь- ся – послюнявишь, а кукиш, – или помрешь – не заплачешь, е оторвешь, а не купишь ни безусловной монетой и ни беспутой минутой – как Ходасевич отпетый или Кузмин долбанутый... Предисловие к снегопаду эта местность похожа на миф но сравнительно рано начинается снег высоко и кружась на пороге неуродливый карлик стоит об одном поцелуе и ладошкою машет прощание Боже помилуй во втором этаже чуть колеблется простоволосо легкомысленный тюль ни улыбки оттуда ни света только медленный снег начинается снова и слышно где-то радость поют на заре на востоке и долго поднимается дым над землей словно печь затопили назови ремеслом несмешную от скуки стыдобу ненасытную почву пожизненным шагом питая скоро час повторится в стечениях неба и света и зима зацветет как прибрежная голь это завтра подноготные черви вчерне и дотошные рыбы в глубине осязаемой влаги и птица в полете повторят невесомое чувство живого пространства и тогда слово кровь истечет и окажется кровью так навстречу смотря разминуться нельзя безвозмездно в недействительном действии и не в значительном жесте только муха теперь одинокий тебе собутыльник утопает в граненом питье и жужжит не на шутку кто там ходит и ходит всю жизнь наобум за стеною косолапые мямлит окурки и дразнит пустое обращаясь на ты ко всевышним ветвям и соцветьям на всецелую вопль отвечая молчаньем и взглядом не собачья тоска арамейская нежность и жадность а вчерашняя хворь ожидания внятного после или все до единого смертны и слов не читали или чистый исток отравить несусветною сутью вот и все остается огонь в покосившемся свете на живом волоске то что времени мыслям осталось слаще нотного камушка влажные утром песчинки подними никакую небось донесешь до ответа перепутав букварь но с мольбою своей как с молитвой Апокриф. Повторение заповеди И то, что было страстное, долгое и другое, так и аукнулось праздностью, бременем и изветом. Блудное детство домысла сладость убавит вдвое, и надлежит беспамятство перед землею и светом. Если к сомнению в частности не причислять желанья, и наступившему часу кратно раскаянье присно – и ни единому возгласу нет оправданья, загодя... Но правота предтечи точнее смысла. Эпизод сумасшествия (суперстансы) В гонке за славой корячится полный финиш, – Сунешься завтра, во-первых, и – выкусь – вынешь. Смех, во-вторых, и тупость жирнее денег, И – ни сочувствия, словно ни зги – да где их... В-третьих, неправда, что Э-р, например, столица, Где до предельной буквы злодейство длится. Ни – прописного отчества, явный – Гамлет. В-пятых, бревно не хрю и топор не гавкнет. Впрочем, кому альков, а занудство – сцена. Та ли тебе игрушечка, что – бесценна? – Если не хохмы ради... а хохмы ради – Это подопытный Йорик в заблудшем взгляде. Старость не радость, и штык молодец, иначе Юмора не поймешь, хохоча – тем паче!.. Слышно, в-шестых, дотошно, как – муха в ухе. Пошлость сладка на письме вожделенной шлюхи. Дескать, в двухтысячных важность уже не та, что Можно забыть – за что? – так беспечно страшно, Ласково и кроваво – одно и то же... Нищего расспроси: – Что себе дороже? Хочется пива, а просишь любви. До слова – Сделаешь гадость – обидишься – во кайфово! Вечно потом жалеешь, а – насмерть кинешь. Полный облом, Офелия. Точка. Финиш. |
|
|
|