| ПОЭЗИЯ | Выпуск 38 |
|
* * * Как бы ангел домой летает кровянистый, травяной, деревянный над обыденными холмами беловато-томной страны. Жизнь моя! – убывай, улыбайся, как слепые себя не видят, как слепые сквозь воду пьют. Хорошо я пожил ненужным – обернулась, заулыбалась – ангел мой – убывай, улыбайся – ты летаешь, а тени нет. * * * Как хорошо, когда в пустых лесах летает улыбающийся страх, и под руку, как Блок и Гумилев, гуляют мертвецы среди стволов, цитируют себя и, например, про стихотворный говорят размер. Во вторник страх мне вот что рассказал – что книга есть не поезд, а вокзал, где голос объявляет в микрофон, какой состав и на какой перрон. Как все куда-то кинутся бежать! Начнут в дверях толкаться и визжать! А выбегут – стоят в пустом лесу (держа детей и вещи на весу), где под руку, как Блок и Гумилев, гуляют мертвецы среди стволов. * * * На рельсах прорастает шерсть. За горизонтом ходят пули, как за стеной. Страница 6 – страница 7. (Перевернули.) Как бы кивающий сквозняк свои разглядывает ногти, не подымая глаз. Здесь так так страшно, что позывы к рвоте. * * * На подоконниках вода, вокруг ночные города. Шахтеры воют из земли, как корабли. Их жены смотрят из окна (у каждого своя жена). Навзрыд, навыкате, навзрыд стеклянная звезда горит из-под сукна. * * * Когда, нагибаясь, темнеет и мокнет закат, а ветви деревьев, как белые локти, лежат на длинной земле, под которой видны города, где мертвые ходят за хлебом и смотрят сюда – тогда начинается чинное горе ночей: часы на руке – как бы стук по тарелкам ножей, шуршание книги – как будто ладонь о ладонь, а выключишь лампу – останется черный огонь, который подвинется ближе и смотрит в глаза, и станут стучать за стеной по стене образа, и веретеном этот голос, вращаясь, поет. Ты спишь до полудня, заткнув кулаком себе рот. * * * Остругивая мыльных птиц, Сидят подводные татары. (У них колени, будто фары, Но жалко, что не видно лиц.) Полупрозрачные отары Стоят стадами стеклотары. Господь лежит глазами ниц С клоками ваты из глазниц. * * * Я говорил тебе, ненужное дыханье: как будто – ничего, но мука – не снести, и как бы – дрожь, как бы – в полуподвальном храме, в горсти. Вот катакомбный стыд. Вот сон, как древесина. Глядишь во тьму, как выпь, в белесый негатив. Обратна темнота, причина – не причина, Простив. Ты знаешь (сквозняки гуляют по запястьям), что смерть, как медсестра, бездетна и бедна, Опрятна. Что еще? И пишет синей пастой Она. * * * Вот-вот и темная зима протянет руку, обопрется. Ты застыдишься, что она спивается. Вот-вот сопьется. Перебивается одна. Не перебьется... |
|
|
|