ПЕРЕВОДЫ | Выпуск 38 |
О стихах Елены Слепцовой-Куорсуннаах
Давно уже я не читал стихов, написанных с такой обжигающей страстностью и такой глубокой и неподдельной болью за свой народ, как у Елены Слепцовой-Куорсуннаах. Да что там – «написанных»! Скорее уж – выкрикнутых!.. «Нам дал повеление сам Чингисхан – вести сквозь столетья родов караван!» – так, перекликаясь с идеей знаменитого романа Народного писателя Якутии Николая Лугинова «По велению Чингисхана», формулирует поэтесса свое понимание бытия народа Саха в параметрах истории и вечности. Стихотворение, из которого взяты эти строки, называется «Родословная народа Саха» – это, на мой взгляд, одно из самых ее жестких и даже отчасти жестоковатых стихотворений, которое, вместе с тем, как никакое другое, раскрывает перед нами душу поэтессы и помогает понять глубинные истоки той боли за якутский народ, которая является едва ли не основным творческим импульсом ее творчества. С такой болью за народ сегодня пишет, пожалуй, только Валентин Распутин, только его рассказы и повести посвящены проблемам сохранения русского народа, а стихи Елены Слепцовой-Куорсуннаах адресованы якутам. «Я ветвь из рода боронг-саха», – конкретизирует она тот социально-родовой круг, от имени которого и для которого она ведет свою поэтическую исповедь. «Боронг» – в переводе с якутского языка означает «темно-серый цвет», и этот эпитет характеризует собой не только изможденный заботами и болезнями цвет человеческого лица или блеклость выцветшей под дождями, снегами и бурями ветхой одежды, но и вообще – житейскую обездоленность, бедность и нескончаемые превратности судьбы.
Для большинства из тех, кто живет сегодня в европейской части России и, особенно, в Москве, жизнь в Республике Саха (Якутия) ассоциируется в первую очередь с валяющимися прямо под ногами россыпями алмазов и падающими с деревьев прямо на плечи прохожих песцами и соболями. Однако жизнь там полна своих довольно тяжело решаемых проблем и трудностей, на которые накладываются еще и суровейшие природно-климатические условия. Но и сюда, в эти естественно-заповедные места уже прорывается западная масскультура, уже протягивает свою хищную лапу международный глобализм, стирающий всякую национальную самобытность и национальную культуру, и стремящийся превратить людей любой расы и любой национальности в безлико-однотипных потребителей соевых гамбургеров, батончиков «Сникерс» и фильмов про Терминатора.
Противостоять всему этому можно только тогда, когда в душе имеется твердая духовно-культурная основа, о которую, как о крепостные стены, будут разбиваться любые информационно-пропагандистские атаки глобализма. А если такой основы в народе нет? Если язык предков, который как раз и несет в себе программу исторического бытия народа в истории и вечности, оказался почти забытым и сегодня еще только возвращается в культуру и жизнь своего народа, если родительская вера отодвинулась на второй план, а место национальной культуры заняли всевозможные телевизионные шоу развлекательного и, в большинстве случаев, если не полупорнографического, то очень низкого по уровню своей культуры и откровенно пошлого характера?.. Тогда на помощь народу должны прийти его лучшие поэты, которые своим словом напомнят ему о тех свершениях и подвигах, которыми прославили себя в истории их предки, создавая великую национальную государственность, духовность и культуру.
И еще одна немаловажная особенность поэзии Елены Слепцовой-Куорсуннаах. Будучи насквозь пронизанными глубокой исторической образностью и деталями прошлого, ее стихи в то же время являются необычайно остросовременными и близкими именно сегодняшнему читателю, жителю Республики Саха (Якутия) XXI века и всем нам – гражданам огромной Российской Федерации, на протяжении многих столетий объединяемых великим русским языком и сотворяемой с его помощью поэзией. Сегодня в это животворящее море российской поэзии вливаются также стихи якутской поэтессы Елены Слепцовой-Куорсуннаах – и этот ручеек, как мне кажется, вполне способен обогатить своим незамутненным потоком застоявшиеся воды российской поэзии.
Николай Переяслов
Родословная народа Саха С древнейших времен в наших жилах текла горячая тюркская кровь, что влекла нас в степи бескрайние – кости ломать всем тем, кто топтал нашу Родину-мать. В народе якутском и малый, и стар был духом сильнее проклятий татар. Нам дал повеление сам Чингисхан – вести сквозь столетья родов караван! Мы резали жилы и рвали кадык народам, что в нас не признали владык. Никто нам не мог быть преградой: нас – тьмы! И черная кровь нам пьянила умы. Копытами в землю, как в бубен, стуча, военные кличи до неба крича, мы мчались по миру лавиной сплошной с культурой богаче, чем царской мошной. Мы пили свободу, как пьют молоко, слагая бессмертную песнь Олонхо, оставлен наш след среди камня и мха – вот срез родословной народа Саха!.. Из рода боронг-саха Я ветвь из рода боронг-сах?. Моя одежда – бобров меха, что стольких предков собою грела да за столетья вконец истлела. Я ветвь из рода боронг-саха, что остается без языка. Мое жилище гниет, ветшая. А здесь жила ведь семья большая! Я ветвь из рода боронг-саха, чья слава прошлая – высока. Здесь конь мой верный взлетал к звезде! (Теперь – и кости, не знаю, где…) Я ветвь из рода боронг-саха, о нем мне душу гнетет тоска. О нем мне слезы глаза прожгли – неужто сроки его прошли?.. Сон Приходит ночь и с ней приходит сон, и в странный узел мысли заплетает. С каких созвездий к нам нисходит он? Кто нам виденья эти посылает? Мы днем сильны. В нас дышат ум и мощь. Иной, играя, лошадь поднимает. Но лишь на землю прилетает ночь – как сон наш мир мгновенно подменяет. Идут на нас видения волной. Чужая жизнь вползает в наши души. Ночь растворяет опыт наш дневной, чтоб наши мысли стали непослушны. Что есть наш сон – космическая тьма? Что есть наш сон – изнанка нашей жизни? Что есть наш сон – смущение ума? Что есть наш сон – тревога по Отчизне?.. Мне никогда сей тайны не узнать. И, мучась в ней, как в бесконечном иге, я каждый вечер буду припадать к загадке сна – как к не прочтенной книге. Весенний ветер Вот и настала для вольного ветра пора! Тесно ему сквозняком пробираться по дырам. Крылья его молодые гуляют над миром, старую зиму стараясь прогнать со двора. В шею ее! Пусть на север свой дальний идет! В шею гони ее вон с разухабистым свистом! Пусть, словно ведьма, уносится сквозь дымоход и исчезает в тумане холодном и мглистом. Ты ж, озоруя, промчись через стылую рань – где-то за ней заплутала весна в косогорах. Ты, как лошадку, ее углядев, зааркань да поскорей приведи ее в наши просторы. Вот она, рядом уж – ветер стал нежен и свеж, солнца лучи, словно косы льняные, повисли, воздух – как хлеб, хоть бери, на куски его режь, и все светлее душа, и все радостней мысли… Однажды ночью В поту холодном вскинулась в ночи: «О, сердце, сердце, тише, не стучи!..» – едва поймала крик свой на губах. Душа – в смятенье. Вижу дрожь в руках. Сижу в постели. Темнота кругом. В глазах стоит испуг. А в горле – ком. Свой сон понять пытаюсь я с трудом. Я увидала в нем родимый дом. Стою я рядом, на клочке земли, а надо мною – тучи-корабли. Одна из них – черна, как черный вождь, спустилась ниже – и ударил дождь. Он черным был. Он напугал меня. Он заслонил собой все краски дня. И, все сковав во мгле, из черных туч вдруг выпал бубен – грозен и могуч. Под черный дождь тот бубен поднырнул – и мир наполнил страшный гром и гул, на этот гул мой встрепенулся взор – и мне открылся времени простор. И мне открылась в небе без труда моих погибших предков череда – они к костру сходились все гурьбой и в нем искали что-то пред собой. Мне любопытно стало, и сквозь страх я потянулась к пламени костра, чтобы увидеть, что там в нем лежит, что так погибших предков ворожит. Но в это время лопнул звуков вал и тот огромный бубен разорвал круг темной кожи – озеру сродни, что натянули боги в оны дни. И черный глаз закрыл весь небосвод. А вслед за ним – возник огромный рот. И странный хохот оглушил меня, и чей-то голос прозвучал, звеня: «Ну, что ты бьешься? Что ты рвешься в высь? Все небо – в дырах. Так остановись! Ты видишь этот черно-водный дождь? Он всех найдет! И ты в нем – пропадешь! Одно спасенье – быстрым ветром стать и книгу дней назад перелистать, помочь погибшим в мире не бродить, всех не пришедших в белый свет – родить…» И голос – смолк. И все сошло на нет. И надо мной разлился тихий свет. И сна остатки смыло белым днем… Так почему ж я думаю о нем?.. Я вернусь Я еще раз вернусь в этот мир, чтоб, пройдя сквозь кровавые роды, сочинить о Земле новый миф, что собою возвысит народы. Я еще раз явлюсь в этот свет, в струях ливня запев, словно песня, чтобы сблизить закат и рассвет и долины поднять к поднебесью. Я шагну в затухающий день, чтобы боль, что засела в народе, отвести от него, словно тень, и наметить дорогу – к свободе… Перевод Николая Переяслова |
|
|
|