| ПОЭЗИЯ | Выпуск 42 |
|
Пасха Все пороги помыты. Все пороки размыты. Чистота и неве- денье в нас. На все помыслы мы то тяжелы, то – как сито. Скрыта даль в синеве, словно в яблоке – Спас. В заведенной шарманке дней укрылись от слежки за собой своих мы- слей. Седых. И хранит, словно ангел, мокрый пол нас от спешки, и падений без тьмы, и немой суеты. Меньше тела и смысла. И слова – точно крылья в пальцах детского ле- пета. Нет. Гладко так, словно смылся след предательством былью, пылью смолкнувших лет. И душа – без примет. Примет. Вымоет. Глядя. Не моргая. Не ради. Поступь – суммою по- ступков. В нас. Затихает. Ни пряди паутины, в тетради — ни строки. Вот и пот смыт. И молвится: «Азъ...» Апрель 2004 * * * Чудо ли – чада Киева, дни столь же горьки, сколь светлы и далёки, не во что оку больше смотреть. Стелется шаг по углам простыни прошлых асфальтов в морщинах мороки, и отовсюду слышится «Геть». Гетры берез и гекзаметров под крышей сползают на метры молчанья, в прорве ладоней – неба лицо. Образ подобен глядящему в рот врат, и прямой окруженье печаля, падает луч, как палец в кольцо. Август 2005 * * * Пожалуйста, догадайся, нежнее, еще, еще, нет, иначе, нет, только к самому не прикасайся – слишком сильно, даже больно, а около, только около. Слышу, как пут пустота выдает мне счет за сказанное, но за несказанное, му- чительно несказанное больше. Быль, но давнишняя – колокол. То есть я его слышала не только во время службы в церквях, означенных севером, се- верным ветром и небом, цветом севера, но и если они звучали внутренним из-мотивом. Посмотри, как из подушки выжимаю последний куш, был бы он только кушаньем сна, а так... И все, все занимались бы этим, если бы всем равно было распределено. И выглядело красивым. Путаюсь в словах, ударениях, не на то ставлю. Ты вор, убийца, святой, гений, цыц, мне одной известно, кто ты. Длинные пальцы, язык, рвущийся напролом. Тише, будь тише, а я закричу, устав. Лют и светел момент превращения лиц в никакое ничто. Возвращаясь с работы, буду думать, что рядом с моим построили тебе дом. * Все равно язык разгонится, нагонит туч, нагоняй получит от куч, и мерцающая, как больное сердце, рифма, останется незатро. Я хочу знать больше, чем знаю все, то есть считай любить, читай бить, идя за Тем, Кого называю Тобою, думая, что идя, оставаясь за, нырнувшая, как ведро в колодец, в потомство слов. Знаю я, кто всегда готов. И именно поэтому никому ничего не скажу, и подумаю, что тем самым дам кому-то что-то понять. Никто не возьмет! Погода, одетая в Дольче Гавана, разгуливает по побережью, жу- равль по небу летит, рав говорит: с тебя минута, секу секунды, знаю наперед, что впереди – что позади, вверху – внизу, что поперек, рисую риск: строку длиной в лозу. И дольче века длится. Длится. Длится! Учитель, говорю, мне здесь не место. Мне здесь не место, говорю. Не здесь мне. Спи, художник. Это спица, а не строка, и вяжет, вяжет, а не Веста прядет, верстает ритм, твою зарю, коло... колодец, а не ко, отсюда близко, значит далеко. * «Чтобы не видеть гор, из-за которых не видно неба, надо подняться на гору», – молодой человек улыбнулся и отодвинул блюдце. За квадратным прямоугольником стекла не торопились. Шли без (ликбез скорости). Мы сидели прямо напротив вида, приходящегося впору любому городу, если не знать, что это за город. Разуться и идти бы, разнузданную погоду обогащая развешенностью словес. Понимаешь, мне нужна плоскость, где невидима вертикаль, потому никогда не смогу взобраться на гору. Ползти по стене, прямым углом к небу, я сама вместо стены. Пусть будет так. Я встану на самой вершине плоскости, сталь ее листа прочтет меня буквой. Закрою глаза, прошепчу «спасибо». И еще – не вернусь. Не знаю куда и зачем, но не вернусь. Больше не вернусь. Март 2007 * * * Вода распустила волосы, доходившие до моих пят. Под душем смывался завтрашний страх и гравировалось прошлое, которое и так забыла. Почему я должна так долго и одиноко жить? Почему? Завтрак бывает разным: черным, как кофе, белым, как творог, красным и желтым, как сок. На обед можно смешивать цвета. Ужин, в который влезем, разделим с лучшим врагом. Как раз и станет другом. Теперь в рифму и все вместе: Но так захотел Он. Который называется Бог. В Котором мы все живем. Ног не пересчитает Земля, съевшая их суета строит из них небоскребы, потом разрушает небесным плугом. Но так написано на руке. Так вверху хотят, и ничего не сделать. А я, в волосах воды выпутываясь из мыла, тяну себя из – в, но так не хочется... Выть, выть, выть, вопреки уму. 11.03.07 |
|
|
|