| ПЕРЕВОДЫ | Выпуск 70 |
|
СЧАСТЬЕ КОРОЛЕЙ В чем счастье королей? Читать, смеясь, В памфлетах сплетни о своей гордыне, Небрежным словом повергая в грязь Могучий род, иль древнюю твердыню; Поить кураж утративших врагов Вином былых побед до спазмы рвотной, И кистью гениальных мастеров Нагих метресс бессмертить на полотнах; Навязывать министрам-подлецам Свою игру – порой на грани фола; Селить шпионов в праведных сердцах, И на корню вытаптывать крамолу; Горстями злато сыпать в закрома, Сдавать детей на воспитанье гнидам, И так грешить, чтобы сошла с ума От зависти продажная фемида. А в старости, пока дурная рать Наследников дерётся за корону, С высокой башни взглядом пожирать Полночный город, жадно и влюблённо, И над бессонной россыпью огней Вздыхать, у чёрной бездны на краю: «То демон мой, ворочаясь во сне, Свою провидит гибель – и мою». СМЕРТЬ ПТИЦЫ В свой час приходит время каждой птице Услышать зов полуденных широт, Воскресшим сердцем к югу устремиться И совершить последний перелёт. Из года в год Любовь путём знакомым Её влекла надежней, чем магнит, За разом раз срывая прочь из дома На край земли, где новый дом манит – И вот он, юг! Есть время отогреться, И свить гнездо и выкормить птенцов, Но память вновь тоскою полнит сердце, И призраков сжимается кольцо, В песках мерцают миражи упрямо, И пальмы тень напоминает тис, По раскаленным фризам древних храмов Скользит прохладный вересковый бриз; День ото дня влекущий шёпот крепнет, Настойчиво, отчаянно зовёт, И вот, отринув страхи и запреты, Она опять пускается в полёт, Ничтожной точкой в синей бездне тая: Растеряна, покинута, хрупка, Изгнанница в галдящей пёстрой стае, Песчинка во враждебных облаках. Ей мнится дом в дали неразличимой, Все ближе цель, и вдруг – потерян след. Внезапно, непонятно, беспричинно Навеки гаснет путеводный свет. Где, где маяк? В пространстве непривычном Громады рек, холмов, лесов, полей Ошеломляют скудный разум птичий Безбрежной необъятностью своей, И ветры жадно тело рвут на части, И тьма с востока простирает длань, И Мать Земля безмолвно и бесстрастно Приемлет смерти крохотную дань. E QUESTO IL NIDO IN CHE LA MIA FENICE?[1] Будь я той пальмой, где совьёт устало Твоя любовь гнездо из листьев пряных, Я факелом бы вспыхнул небывалым, Чтоб феникс мог из пламени воспрянуть, Хоть пеплом стану сам, и мой побег Не прорастёт вовек. Но пусть не так, и пусть феллах бесстрастный Мой ствол к зиме изрубит на поленья – Знай, вспыхнут и они – с такой всевластной Животворящей жаждой обновленья, Что разглядит он в тлеющих углях Бессмертных крыльев взмах. ПРОМЕТЕЙ ОСВОБОЖДЁННЫЙ Упорен, непокорен, укреплён Сознаньем правоты, измучен раной, Мятежный пленник вдруг увидел странный Слепящий свет, что шёл со всех сторон; И в тот же миг к нему на скальный склон Слетел Гермес и расковал титана: «Ужель проснулась совесть у тирана? – Спросил герой, – Иль Зевс утратил трон?» «Кронида мудрость велика вдвойне: Он так решил, – крылатый бог ответил, – Пускай идёт: нет горше мук на свете, Чем вечно помнить о своей вине, Что гибель принесла твоим же детям, Себя спалившим в краденом огне!» МУЗА Она – Арахна. В яростной гордыне Она плетёт узоры по ночам Из нерва обнажённого. Богиня Сияньем гневного луча Терзает сеть, ревнуя понапрасну К ажурному изделью паука, Ткачихи ядовитой и прекрасной. Она – как Ариадна, что глядела Вслед уходящим чёрным парусам; А принцу-негодяю что за дело: Он всё забыл: он мог и сам Найти к спасенью путь… и ей осталось Покорно лечь под пьяного божка Да помнить о былом – какая малость. Она – как Пенелопа: распускает Всю ночь надежды сердца своего; Пока воображенье иссякает И давит горькое вдовство; И ясно ей, в её усердье слёзном, Что боги всё считают на века, И что успех приходит слишком поздно. ИЗ ОКНА ПОСЛЕДНЕГО ВАГОНА Полусумрак вагонный, билет, поцелуй на прощанье, Оживленный перрон, в темноту отплывающий плавно, Хоровод привокзальных огней; я один, с целым фунтом в кармане, И колеса стучат: «может быть, может быть»… Это было так славно… Мне хватало «вчера» и «сегодня», и было плевать, Что сидел я спиной против хода, и нитью белесой Из нутра своего, из зрачков, как паук, день за днём я отматывал вспять, Отправляя «сейчас» в никуда и в восторг приходя от процесса. Под хмельное крещендо лихих телеграфных столбов Мы взрезали холмы, рассыпая по склонам отары, И с размаху врывались в тоннели грохочущих снов, Чтоб с утра набирать обороты дневного угара. А теперь я устал. Я узнал, что холмы и мосты Друг на друга похожи; мой ум отупел от дурмана Бесконечных, унылых пейзажей, заезженных до хрипоты, Как на старой пластинке. Мне скучно и несколько странно. Я ослаб от бесплодных усилий, от вязкой проформы Монотонных и гладких колбас ускользающих лет; Понедельник, среда… тянет скукой от каждой платформы, И – о господи – даже от пятницы радости нет. А попутчики… что происходит? так можно рехнуться: Вот веселая школьница вышла водички попить, А вернулась блондинкой в соку, предлагающей перепихнуться. Не успеешь ей юбку задрать и колготки спустить, Как в лицо тебе – бац! – упираются жирные ляжки Целлюлитной слонихи, что голосом мерзким, как струп, Посылает тебя за чайком. Возвращаешься с чашкой – И глядишь очумело на лысый гнилой полутруп. Мы не верим билетам. Вокруг шепоток беспокойный; Ходят слухи, что поезд вот-вот понесётся вразнос, Что слепой машинист, как послушных баранов на бойне, Нас на полном ходу замышляет пустить под откос; Только что мне до слухов – нет в будущем цели и смысла; То ли дело – былое. Взирая на мир сквозь стекло, Я слежу, как во мгле расплываются даты и числа, И гадаю, куда и зачем это нас занесло. А ведь как я мечтал из вагона когда-нибудь выйти, Чтоб за руль – самому, чтобы выбор – за мной, чтобы ногу – на газ, Чтобы в калейдоскопе летящих навстречу событий Расцветало и пело моё вихревое «сейчас», Быть не толстой кишкой бытия, не архивным червём-шарлатаном, А поэтом, живым, ненасытным, сжигающим дни и года… Мне казалось – куда уж ясней; только что-то пошло не по плану, И колеса стучат, и мой поезд идёт в никуда. РАЗГЛЯДЕВШЕЙ Разве может горький ствол, Вросший корнем в самый ад, Обрасти живой листвой, Дать сладчайший аромат? Разве птица, что с ветвей Спелый склевывает плод, Может знать, как плоть корней Точит червь у чёрных вод? Видел я себя во сне Древом дивной красоты: Распустились по весне Белоснежные цветы. Был влюбленным парам мил Аромат его ветвей; И гнездо подруге свил В пышной кроне соловей. Дети в радостный кружок Собрались к нему бегом: «Вот так дерево, дружок! Вот так яблоки на нём!» Вещим сердцем ты одна В зачарованном раю, Сладость ту вкусив до дна, Распознала боль мою. Голос горя твоего, Просочившись вглубь земли, Оросил печальный ствол, Раны корня исцелил. И, сражённый скорбью той, Соловей умолк тотчас; А влюблённый понял, что Спит во тьме любимых глаз… Только детям невдомёк – Знай щебечут о своём: «Ай да дерево, дружок! Ай да яблоки на нём!» |
[1] (Вернуться) Тут не гнездо ли Феникса живого? (Петрарка, сонет CCCXXI, пер. Ю.Верховского).
|
|
|